Прежде она одобряла все, что он делал, верила тому, что он говорил, послушно и слепо следовала за ним повсюду, потому что в основе ее чувств было восхищение.
Теперь она судила его. Возможно, сравнивала обоих мужчин.
Даже госпожа Снек... Нет, просто смешно, что он озабочен всем этим. Его ли вина в этом? Если бы он приехал сюда один или с Линой, госпожа Снек окружила бы его своей заботой. Он ведь умел найти подход к людям! Впрочем, он сделал все, что хотел сделать.
Однако госпожа Снек всячески старалась угодить одному, как она выражалась, старому господину с такими приятными манерами!
Только этого не хватало! Но самое удивительное заключалось в том, что Фершо действительно удавалось сходить за приятного человека. Почти совсем седая борода его скрывала асимметричные черты лица и узкие губы, ненормальную выпуклость подбородка. Даже не было заметно, что у него нос посажен набок.
Так или иначе, но в своем шевиотовом синем костюме, с неизменной фуражкой на голове, с медленными и рассчитанными движениями из-за новой ноги он действительно походил на пенсионера, который, не торопясь, ведет никому неприметную жизнь. Говорил он мало. А так как в еде был неприхотлив, то ел все, что ему подавали. Нервозность он проявлял только, когда кто-либо, входя, не закрывал за собой плотно дверь.
Случалось, он с черпаком спускался в подвал за углем. Разве не сам он чаще всего загружал им печь и регулировал вытяжку?
- Чувствуется, что господин ваш отец много пережил. Я всегда говорю, что такие люди намного лучше других. Это сразу видно по глазам.
Старая акула - вот кем он был! Точнее - крокодилом, который, словно мертвое бревно, позволяет течению нести себя вперед, о чем он так хорошо рассказывал Лине, чтобы произвести на нее впечатление.
- Ты не ешь?
- Я не голоден.
Он стоя проглотил чашку кофе с молоком, а затем спросил:
- Мне идти на вокзал?
Почему было не прихватить с собой Лину? Разве он не имел права увести с собой жену? Она же вела себя, как член семьи, словно Фершо действительно был ее отцом!
На улице он зашел в кабачок выпить рюмку спиртного. Это случалось с ним все чаще, особенно по утрам, чтобы придать себе больше апломба. Только, выпив одну рюмку, ему хотелось еще и еще, так что приходилось идти на всякие хитрости, чтобы, отстав от своих спутников, перехватить в каком-либо встречном заведении новую порцию спиртного.
Он первым прочитал газеты в большом кафе напротив вокзала, где выпил опять. Они ждали еще накануне откликов на пресловутое досье Меркатора. Фершо нервничал, не видя ничего в газетах, и, вероятно, думал, что его враги сумели замять дело.
Сегодня бомба взорвалась.
"Дьедонне Фершо нападает".
"Скомпрометированы бывший председатель совета министров и другие высокопоставленные лица".
"Где документы?"
Все газеты воспроизводили с разными комментариями информацию, появившуюся в маленькой бульварной газете. Там речь шла о бывшем председателе совета министров, занимавшем раз десять-двенадцать разные министерские посты, ныне - вице- председателе одной парламентской фракции, получившем несколько лет назад крупные суммы у иностранного правительства взамен свободы действий своих финансистов в Габоне.
Пока публиковались одни инициалы. Приводились цифры. Сообщалось, что корешки чековых книжек и документы находятся в надежном месте.
Во всех газетах лейтмотивом звучало одно и то же:
"Не ожидает ли нас новая Панама?"
Затем следовало несколько ставших традиционными строк:
"Все усилия полиции обнаружить Дьедонне Фершо остаются тщетными. Есть все основания полагать, что он находится в Бельгии. По последним сведениям, удалось напасть на верный след".
Наконец, только в одной политической газете с не очень солидной репутацией было написано:
"Почему медлят с арестом Эмиля Фершо?"
Мишель рассчитался, запихнул газеты в карман плаща и направился к набережной. Вскоре он увидел направлявшихся к нему тихим шагом Фершо и Лину. Анекдот, который тот ей рассказывал, был смешной, она громко смеялась. Но, заметив мужа, резко оборвала смех. Вспомнила, наверное, утреннюю сцену? Боялась ли его выходки?
- Досье Меркатора опубликовано, - объявил он.
Обычно Фершо поднимался к себе в комнату, чтобы спокойно прочесть газеты, а затем где-нибудь выбросить их в помойку или в воду.
Сегодня, несмотря на важные новости, он продолжил прогулку, лишь задав несколько вопросов. Были ли упомянуты имена? Что писала определенная газета? Шла ли речь о брате? Есть ли о нем что-нибудь в "Тане"? И под каким заголовком?
Он молча выслушал ответы, засунув руки в карманы и облизывая языком бороду, к которой еще никак не мог привыкнуть.
- Завтра или послезавтра, я думаю, вам придется снова съездить в Брюссель.
Он посмотрел на Мишеля так красноречиво, что тот перевел его слова следующим образом:
"Следует ли мне посылать его в Брюссель? Не воспользуется ли он этим, чтобы предать меня?"
Моде возразил:
- Я, конечно, поеду, если вы прикажете, но не очень-то стремлюсь к этому.
Призывая мужа к спокойствию, Лина притронулась к его руке.
Мог ли Фершо не думать о возможном предательстве? Ведь Мишель мог поехать в Брюссель или Париж, к братьям Блестейнам или к Эмилю Фершо, обратиться непосредственно к полиции или к вражеской стороне. Как было им не вознаградить его за поимку Дьедонне Фершо, который платил ему восемьсот франков в месяц и мог бросить в любую минуту?
Пришла ли бы Моде эта мысль, если бы тот не поглядывал на него подозрительно? Не только сегодня, а часто. Начиная с того дня, когда он вернулся из Брюсселя, и тог остался при убеждении, что Мишель не рассказал ему обо всем.
Липа ничего не понимала, объясняя все мужской ревностью со стороны человека, который только начинал жить, к тому, кто уже прожил длинную жизнь.
- Еще пишут о вашем брате. Одна из газет требует его ареста.
Фершо тотчас назвал газету, свидетельствуя о том, что был в курсе дела и что совершенно сознательно "втягивал" брата в эту историю.
Что было им троим делать в десять утра в городе, в котором шла размеренная жизнь, где никому до них не было дела? На набережной их толкали люди, разгружавшие и погружавшие суда, они дышали угольной пылью, видя, как быстро засыпают этот уголь электрокраны, наталкивались на веревочные ограждения, на твердый и замерзший железный лом.