Узлы, чемоданы, обвязанные веревками, заменявшими сломанные замки, загромождали проход. Ледяной ветер врывался в оставленное открытым окно, за которым мелькали редкие огни то будки стрелочника, то ослепительно горевшей лампы, освещавшей участок ремонтируемого пути, то синего пламени паяльника Наверху впадины, по которой двигался поезд, окна домов были слабо освещены. Зеленовато-белый автобус медленно взбирался вверх по склону. Поезд вошел в туннель, и Моде с жадностью вдохнул паровозный дым и запах подземелья. Ему оставалось пройти еще один или два вагона. Раскачиваясь, как пьяница, он шел мимо купе, за которым угадывались бледные, болезненные лица людей с мрачными, пристальными и покорными глазами, которым эта поездка в ночи напоминала бегство.
Он шел быстро. Протянув руку, чтобы очередной раз ухватиться за медную ручку, он стал искать глазами Лину, которая смотрела прямо вперед, но, даже еще не увидев его, почувствовала присутствие, вздрогнула, быстро повернула голову и улыбнулась.
- Пошли...
Ей не было нужды задавать вопросы. Она читала радость и гордость в его глазах. Видела, как вздрагивают от нетерпения его руки, схватившие с полки их фибровый чемодан.
Он смотрел на тех, кто мог бы стать их спутниками, с иронией, жалостью, с легкой долей презрения. На трех моряков из Шербура, измученных двухсуточным отпуском в Париже, один из которых был так бледен, что, казалось, его вот-вот стошнит, на крестьянку в черном, лет за пятьдесят, словно застывшую на всю ночь, положив руки на зажатую в ногах корзину из ивовых прутьев, наконец, на кудрявую мать-одиночку, уже готовую вынуть из лифчика грудь, чтобы покормить своего малыша.
В их присутствии Лина не посмела о чем-либо спрашивать. Мишель не сказал ей, куда он идет. По прибытии на вокзал Сен-Назер им пришлось бежать вдоль всего состава. Поезд был длинным, вагоны третьего класса находились в его голове. Не сбавляя скорости, Мишель машинально поглядывал на стрелки повисших где-то в пространстве огромных часов.
- Лезь...
Он подсадил ее на скользкую ступеньку. Медные ручки перил были мокрые и покрыты угольной пылью.
Их попутчики уже устроились на ночь. Лина села тоже. Мишель остался стоять, рассматривая соседей расширенными зрачками, отчего лицо стало более тонким, а черты его более оживленными. Она понимала его состояние по неуловимо вздрагивавшим крыльям носа. Куда он ходил и откуда вернулся с таким торжествующим видом?
- Пошли...
Поезд миновал пригороды. Освещенное кафе на углу улицы, ряд приземистых особняков, затем внезапно высокий дом, словно державшийся каким-то чудом, а в пустынном переулке-заблудившееся такси.
- Ты думаешь, Мишель, что...
Он потянул ее вперед. Они шли друг за другом, задевая перегородки купе, натыкаясь на бродящих в поисках туалетов призраков. И наконец, миновав последний тамбур, увидели необычайно изысканный, спокойный теплый свет, ковровую дорожку на полу прохода, перегородки из отполированного красного дерева.
Лина мельком заметила профиль Мишеля. Как похож он был в это мгновение на молодого зверя, который своим коварством и усилиями достиг цели.
- Входи...
Купе было пустое, отделанное серым полированным деревом, с подголовниками на спинках сидений и с фотографиями на стенках.
- А если контролер...
Он лишь пожал плечами, прикрыл дверь и задвинул электрический колпак синими полотняными створками, напоминавшими веки человека.
- Вот так!
И, развалившись, удобно устроился на мягком сиденье. Наконец-то ему можно было расслабиться. Они были дома. Они нашли угол и могли теперь прижаться друг к другу. Выбившиеся из-под бархатного берета короткие волосы Лины были еще в бусинках холодного дождя.
Она не переставала думать о контролере.
- Что ты ему скажешь?
Он опять пожал плечами. К чему что-то предполагать? Им было хорошо. Они были в дороге. Разве одно это уже не было прекрасным? Набравший скорость поезд, уносивший их в удобном вагоне первого класса, длинным гудком приветствовал первые поля.
- Видишь, все можно уладить!
Что уладить? Все и ничего. Они не знали, не могли предвидеть, что ждало их в будущем. Но был сделан шаг вперед. Они двигались вперед. Мишелю и этого было достаточно.
- Какая первая остановка?
- Монт-Гассикур. Через полчаса.
- А если там кто-то сядет? - едва не высказала она свое предположение.
Но к чему было это делать? Она посмотрела на него снова. Привстав, он как раз снимал свой желтый плащ, придававший ему какой-то женственный вид. Мишель был худощав, а слишком тесный костюм делал его еще более тощим. Его длинные пепельные волосы, вызывавшие зависть девушек, были, как всегда, в беспорядке. Глаза горели лихорадочным блеском. Синеватые тени от малокровия подчеркивали скулы.
Он наклонился, чтобы рассмотреть фотографии: гора Сен-Мишель, Жюмьежское аббатство, трансатлантический корабль, выходящий из порта Гавра... Ноздри его вздрагивали, а губы хищно раздвинулись, как у молодого волка.
- Боишься? - насмешливо спросил он.
- Чего?
Разве ей не было известно, что ему нужно всегда видеть ее спокойной, доверчивой и безмятежной, с легкой улыбкой, которая так естественно делала еще более пухлыми ее губы?
Разве он не был сам объят смутным страхом, напоминавшим недомогание и толкавшим его из чувства вызова на то, чтобы идти вперед, на безрассудства?
- Ты обождешь меня в гостинице около вокзала.
Едва они отъехали, как ему уже не терпелось приехать.
Накануне в полночь они еще и понятия не имели об этом путешествии.
Сидели, прижавшись друг к другу, в уголке мастерской их друга Лурти на вершине Монмартра, у подножия церкви Сакре-Кёр, служившей им убежищем в те вечера, когда они были без денег. Мастерская располагалась в глубине двора над сараем. Здесь всегда можно было найти трех или четырех приятелей. Устроив складчину, они покупали колбасу и вино.
Электричества в доме не было, так что время от времени приходилось подвертывать фитиль керосиновой лампы. Лина дремала на диване, сделанном из старых ящиков и матраса. Мужчины спорили, пили, а когда вино кончалось, отыскав в карманах несколько монет, отправлялись купить еще.