В заметке "В последний час" под небрежно составленным огромным заголовком было напечатано:
"В момент, когда номер сдается в печать, нам сообщают, что дано распоряжение об аресте Эмиля Фершо, компаньона брата во всех его финансовых и коммерческих делах".
Разговаривать в кафе они не посмели. Но Мишель не стал словоохотливей и тогда, когда они вышли на воздух.
- Ты думаешь, что тебя могут запереть в тюрьму? - настойчиво спрашивала, цепляясь за его руку, Лина.
- Да нет же, не думаю...
Тогда она высказала неожиданную мысль:
- А мои родители!.. Твои и мои. Что они подумают, когда прочитают это? Господи, Мишель!.. Мой отец...
Тот лишь пожал плечами. Дойдя до порта, он пристально поглядел в темноту, где на своих якорях покачивался "Арно".
В столовой было темно. Когда там никого не было, хозяйка экономила на освещении. На кухне распивали двое моряков, поглядывая, как госпожа Снек начищает медные кастрюли.
- Мой... мой отец дома? - спросила Лина.
- Боюсь, что наш милый господин простудился. Я услышала под вечер, как он бродит по комнате, и поднялась к нему. Он сидел в пальто и фуражке. Бедняга замерз, но не решался попросить огня. Мы вместе отправились на чердак и достали маленькую печку. Я хотела позвать кого-нибудь, чтобы ее установили, но он не позволил. И сделал все сам. Потом принес из подвала ведро угля, а я отнесла ему горячего грога.
- Пошли, Мишель?
Он поднялся наверх и робко постучал в дверь. Комната с сидящим у печки Фершо напомнила ему "Воробьиную стаю".
- Ходили в кино? Хороший был фильм?
- Да... Не знаю...
Он был смущен. Ведь они оставили Фершо одного, хотя могли бы в это самое время сидеть в маленьком кафе и играть в белот. Тому стало холодно. Работать он не стал - рядом не было никаких бумаг. Лампу не зажег тоже, зато маленькая печурка была раскалена докрасна.
- Я принес газеты. Полиция много часов подряд допрашивала Мореля.
- Морель ничего не скажет.
Мишель позавидовал Морелю, в котором Фершо был так уверен, просто абсолютно уверен.
- Он намного хитрее их! Зажгите, пожалуйста, свет.
Фершо пробежал газеты, а дойдя до того места, где писали о Мишеле, тихо прошептал:
- Вашей жене это будет неприятно.
- Почему?
- Из-за ее родителей. И добавил:
- Они не пишут подробностей обыска на улице Шануанесс и в "Воробьиной стае". Наверное, все перевернули вверх дном. Увидите, завтра или позже появятся фотографии, и газеты станут рассказывать всякие небылицы.
Назавтра действительно одна из самых читаемых утренних газет опубликовала сенсационный репортаж под заголовком:
"Убогая жизнь миллиардера".
"Безумен ли Дьедонне Фершо?"
Репортаж сопровождался блеклой фотографией комнаты в "Воробьиной стае" с ее сломанным камином, разбросанными вокруг печки пеплом и бумагами, походной кроватью, придвинутой к очагу.
Прочитав "В последний час" о брате, Фершо задумался, отбросив газету.
- Вы считаете, он успеет скрыться?
- Он и не станет этого делать.
Голос его стал тише, глаза затуманились.
- Я знаю, это его вина, но... Он надолго замолчал.
- Эмиль считал, что...
Казалось, что он не хочет, не решается высказать до конца свои мысли.
- У него жена, дочь, положение в обществе! И сделал жест, показывающий стену непреодолимых препятствий. А затем вздохнул.
- Пора ужинать?
- Вы пойдете сами? Госпожа Снек считает, что вы больны.
Но он спустился вниз и был таким же, как всегда. Ел с аппетитом, подкладывал себе, как обычно, еду и, не обращая внимания на своих сотрапезников, подчас съедал все блюдо один.
- Вы мне говорили, что придется уехать.
- Завтра посмотрим. Еще не знаю...
После ужина он тотчас вернулся к себе. И не пожелал, чтобы супруги Моде последовали за ним. Только посоветовал:
- Не показывайтесь лишний раз на улице.
Он был озабочен. Госпожа Снек сказала, что он постарел. Мишель сомневался, чтобы Фершо думал о брате.
- Может, пройдемся? - предложил он. Протяжные гудки сирены из-за тумана тянули его на улицу.
- Я бы хотела немного пошить. Надо подправить платье. Но если ты настаиваешь...
Он был не прочь выйти один. Но тогда бы она последовала за ним, и Мишель знал отчего. Из-за глупейшей сцены утром она решила, что он нервничает, что станет пить и может обронить неосторожное слово.
Его же бесило, что за ним хотят следить.
- В таком случае пошли наверх.
- Сердишься?
- Нет. Ты ведь хотела пошить?
- Сам знаешь, что мое платье...
- Договорились. Иди. Госпожа Снек приготовит нам два грога, и я приду следом.
Он хотел выиграть время, выкурить сигарету, побыть немного один, почувствовать себя свободным. Поэтому он отправился на кухню, затеяв разговор с двумя моряками, уроженцами Бреста.
В девять часов он вернулся с двумя стаканами грога, лег и стал читать газеты, потом уснул. Придвинув стул к лампе, Лина продолжала шить.
На другое утро, когда они встали, Фершо еще не покинул свою комнату. Было слышно, как он разжигает печь - через дверь потянуло дымком. Ставший еще более плотным, чем накануне, грязно-желтый туман навевал мысли о небесной хвори. Нет, не туман удерживал Фершо в доме. Мишель его понимал. Он готов был все рассказать Лине. Но ведь та все равно не поймет и, возможно, станет насмехаться.
Выходя один спозаранку, Фершо боялся вызвать у Моде подозрения.
Как ни смешно, но все было именно так. Со своей стороны Моде по той же причине дал себе зарок не напоминать о новой поездке в Брюссель. Фершо еще мог подумать, что он стремится поехать туда один, чтобы легче предать его.
Это было самое мрачное утро за все время их пребывания здесь. Оно вызывало воспоминание о недавнем трауре, когда пустой дом еще пахнет свечами и хризантемами. Сырость проникла в комнаты, и клеенка Б столовой казалась липкой.
Они поели сельдь, как в первый день их приезда, но она показалась менее вкусной. Фершо ушел к себе, а Мишель отправился на вокзал за утренними газетами. То не были еще парижские издания, и в них пережевывались вчерашние новости
Мишель зашел в маленькое кафе выпить кальвадоса и для того, чтобы хозяин спросил его: