- Вы больше не приходите играть? Старый господин, надеюсь, не болен?
- Немного.
Еще ему хотелось, чтобы там оказалась девушка в черном платье. Он и сам не понимал, отчего так хочет увидеть ее снова. Но ее не было, и он вернулся домой. Лина стирала, гладила и чинила носки мужа, который находился у Фершо. В какой-то момент, не удержавшись, Мишель проворчал сквозь зубы:
- Я вел себя вчера утром, как настоящий дурак.
- Да нет же.
- Вы обо мне, наверное, Бог знает, что подумали. И тогда, не без некоторой торжественности, очень четко Фершо произнес:
- Я желаю вам добиться того, чего вы хотите.
Слова были банальные и, казалось, не имели особого смысла. Однако следующая фраза неожиданно придала им определенное значение:
- Иначе все было бы ужасно.
- Для меня?
- Для вас и остальных.
То был редкий случай, когда Фершо смотрел прямо в глаза молодого человека. Как они понимали друг друга в эту минуту! Действительно, было бы ужасно, если бы, расстроенный всем происходящим или людьми, страдая от этого, Мишель превратился бы в сорвавшегося с цепи и весьма опасного зверя.
- В газетах ничего не пишут о Жуэтте.
Это сказал Мишель, ибо тишина в комнате стала гнетущей, и еще потому, что есть вещи, на которых не стоит настаивать. Все то же проявление целомудрия.
- Бедная Жуэтта! Я вижу, как она в своей шляпке, больших мужских ботинках и с зонтом ищет, как старый пес, мой след. Только подумать, что если бы лет пятьдесят назад мимо нас не прошел фонарщик, мы бы, вероятно, занялись любовью!
Смех его прозвучал жестко.
- А если бы мы переспали...
Бросил ли бы он ее тогда? Изменилась бы от этого вся его жизнь? Он ничего не сказал, и около часа Мишель раздумывал над его словами, прислушиваясь к шагам Лины в соседней комнате.
- Если все будет идти, как задумано, то сегодня в газетах должна появиться новая порция имен. Как раз сейчас они уже напечатаны. Представляю, как люди во многих домах и конторах дрожат и волнуются...
- Вы думаете, что это заставит правительство прекратить преследование?
Нет, Фершо так не думал. Но как иначе мог он дать понять Мишелю суть своих тайных намерений?
Эмиль пошел на сделку. Он принадлежал обществу. В этот круг он пробрался сначала через многие унижения, а затем, заняв там заметное место, усвоил привычки и образ мыслей света.
- Как бы все упростилось, если бы я согласился сойти за сумасшедшего!
Значит, Фершо догадывался, о чем Мишель размышлял, слушая Арсена и замечая его уловки! Стало быть, он не строил иллюзий относительно брата и остальных!
- Только подумать, что всю эту драму развязал какой-то мелкий честолюбец, раздувшийся от сознания собственной честности! А в результате будут обесчещены люди, разорены семьи, а кое-кто наложит на себя руки.
- Но почему... Мишель едва не спросил:
- Почему вы так упорно стремитесь расправиться с ними?
Почему? Да потому, что он был Фершо. Потому, что сделал то, что сделал. Потому, что в отличие от Эмиля вынужден был бороться до конца.
Считая его по-прежнему больным, госпожа Снек непременно хотела дать ему питье, секрет которого ей достался от бабушки. Она приготовила легкий обед с кремовым пирожным на десерт. Желая всячески услужить, женщина становилась навязчивой.
Фершо захотел выйти подышать воздухом, но туман стал таким холодным, что он поспешил вернуться. Оставалось лишь ждать прибытия парижских газет. Мишель снова отправился на вокзал и подошел к газетному киоску. Лина пошла купить ему пару рубашек, потому что на старых обтрепались рукава.
Выбирая газеты, он испытал вдруг такой шок, что, ничего не соображая, машинально протянул деньги, взял сдачу и стал пробираться через толпу к выходу. В газете он прочитал:
"Этой ночью в своем особняке на авеню Ош покончил с собой Эмиль Фершо".
Он шел быстро. Он бежал. Затем замедлил шаги, боясь привлечь к себе внимание прохожих. Запыхавшись, испытывая дрожь в ногах, он достиг домика госпожи Снек. Ничего не понимая, та наблюдала, как он, перескакивая через ступеньки, бросился наверх и с бьющимся сердцем застыл на пороге комнаты Фершо.
Когда дверь наконец открылась, он пробормотал:
- Ваш брат...
Фершо не вздрогнул, не схватил листки, которые протягивал ему секретарь.
- Как? - спросил он.
Моде не понял сути вопроса.
- Он...
Но тот нетерпеливо произнес:
- Я знаю! Но как?
Итак, Фершо еще накануне знал, что его брат предпочтет покончить с собой, чем оказаться в тюрьме. Но как он это сделал?
Мишель прочел только заголовок. И пока его патрон сидел у огня, он развернул газету и пробежал несколько строк.
- Он отравился,-сказал он наконец. Не отрывая глаз от накаленной печки, Фершо произнес:
- Я сомневался, что он так поступит.
11
Эта ночь буквально промокла от дождя. Мокрыми были спины и лица людей, пороги и фасады домов, переполнились водой тени от луж, пропитались ею лучи света, глядевшие через эти потоки заплаканными глазами. Дождь шел долгий, тяжелый, ледяной. Грушевидные его капли падали по диагонали так, что люди не успевали от них увернуться. Весь мир при этом становился таким враждебным, что само прикосновение к знакомым предметам вызывало отвращение.
И тем не менее то была их ночь-того и другого. Сменив под пористым небом вахту на севере или западе, ветер, не добавляя ничего нового к происходящей драме, принес лишь соленый запах воды да угольной горечи, которая по-прежнему давила на город и, прибитая дождем, забиралась в бронхи, оставляя в горле привкус непереваренной пищи.
Было четыре часа дня, когда Мишель отправился на вокзал за газетами. Уже давно стемнело. Вступив в полосу липкого света - он хорошо запомнил эту подробность, - Мишель на минуту загляделся на багажную тележку с огромным узлом, обвязанным веревками, словно предназначенным для выступления фокусника.
- Где я сегодня покупаю газеты - внутри вокзала или на перроне? задал он сам себе вопрос.
Дабы не привлекать к себе внимания, он покупал газеты в разных местах. Сегодня ему предстояло пройти на перрон. Он взял в автомате перронный билет и миновал стеклянную дверь. Дождь шел с такой силой, что, несмотря на навес, перрон частично заливало водой. Подходил поезд. Из темноты вынырнул его большой глаз.