Как обычно, Мишель машинально подбирал одни и те же газеты. Позади него некоторые пассажиры повисли, как гроздья, на подножках, другие бежали, задевая его своими вещами. Сердито обернувшись, он увидел женщину, настолько похожую на ту, которую ему описал Фершо, что, не сразу оценив опасность, чуть было не улыбнулся.
Ее зачесанные назад волосы были спрятаны под шляпкой, завязанной под подбородком широкой лентой. На плечи был наброшен капор из грубой черной шерсти. Просто нельзя было не обратить внимания на огромные ноги в мужских ботинках с загнутым носком, на зонт, которым она пользовалась не по предназначению, а чтобы пробивать себе дорогу среди людей.
Еще минута, и старая Жуэтта столкнулась бы нос к носу с Моде. Поняв, что ему угрожает, тот не стал доставать деньги из кармана, побросал газеты и устремился к выходу.
Сначала он решил, что Жуэтте известно, где они живут, что у нее есть адрес, что она тотчас отправится на набережную. Поэтому он не стал прятаться около вокзала или следить за ней.
Весь запыхавшись, он добежал до дома госпожи Снек, на пороге которого с утра образовалась лужа.
Когда она достигала стола, ее подбирали тряпкой. Лина находилась внизу. Она гладила рубашку - хозяйка разрешила ей заняться этим в столовой. Она увидела, как ее муж стремительно промчался мимо, влетел на второй этаж и без стука вошел в комнату Фершо.
- Жуэтта идет!
Фершо грел руки, стоя около печки. Слабая электрическая лампочка, такая же тусклая, как на перроне вокзала, освещала помещение слабым светом, придавая лицам мертвенно-бледный, болезненный оттенок. Фершо нахмурился. В словах его секретаря было что-то ему непонятное. Он повторил:
- Идет? То есть как это?
- Я видел, как она сошла с поезда.
- Это другое дело.
Ну, конечно! Теперь он и сам понял. Но продолжал твердить свое, словно не желая слишком быстро успокоиться.
- Она вас ищет. Обойдет весь город, станет спрашивать людей. Как она узнала, что вы в Дюнкерке?
Фершо ответил с задумчивым видом и блеснувшей радостью в глазах:
- Действительно! Просто догадалась!
- О чем?
- Что я, вероятно, поеду сюда. У меня ведь не было особых причин отдать предпочтение этому городу. За исключением одного знакомого района в Бордо, я нигде не чувствую себя дома. Почему, вы думаете, я обосновался в Кане? Потому что по дороге в Довиль, к брату, минуя город, я заметил на берегу одинокий и пуст ой дом в дюнах. Похоже было, что он дожидается меня. С Дюнкерком все оказалось сложнее. Однажды я уже побывал тут. Жуэтта это знает. Именно здесь я высадился во время первого приезда из Африки, когда дела у меня пошли на лад и нужны были кредиты. В конце концов она об этом вспомнила.
- Но за ней может следить полиция, надеясь, что та выведет ее на вас...
- Да. Такая уж она дуреха.
Мишель на всю жизнь запомнил тон, которым Фершо произнес "дуреха". Казалось, он не был рассержен, даже спокоен. Но произнес "дуреха" без всякой нежности. Просто он так думал. Старая дева, охотившаяся за ним в это самое время под потоками дождя, не внушала ему больше никаких чувств.
- Газеты с вами?
- Я так испугался, что она меня узнает, что поспешил скрыться.
- Можно послать за ними Лину. Жуэтта ее не знает.
- Я пойду сам.
Он поднял воротник плаща и низко на нос надвинул промокшую шляпу.
- Ты куда? - спросила его жена, когда он снова прошел через столовую.
- Сейчас вернусь.
Почему он чувствовал, что события этого вечера могут окончательно определить его будущее? Он дошел до вокзала по главной улице, купил там газеты, запихнул их в карман, но не решился войти в кафе, чтобы просмотреть, и на обратном пути снова увидел Жуэтту, задевавшую своим зонтом поток других зонтов на тротуаре. Присмотревшись к тем, кто шел за нею, он без труда обнаружил мужчину, который и не думал прятаться от потоков дождя, следуя за старухой на одинаковом расстоянии.
Пять минут спустя Мишель был у Фершо. Освещенная слабым светом, Лина продолжала гладить внизу.
- Все верно. Кто бы подумал, что за ней станет следить полиция? Но так или иначе, за ней по пятам следует мужчина.
Мишель бросил на стол, словно грязные салфетки, влажные газеты с вызывающими заголовками и невольно посмотрел на Фершо. Он был поражен его поведением. Никогда бы он не подумал, что Дьедонне Фершо чего-то боится. Возможно, свою роль играло освещение, но лицо его действительно было бледным, осунувшимся.
- Скажите, Мишель...
Он слушал. Чего ждал от него Фершо? Почему взгляд его стал таким сентиментальным, что совсем ему не шло?
- Я хотел бы задать вам один вопрос.
- Слушаю.
Фершо никуда не выходил из этой натопленной, как баня, комнаты. Стало быть, его душевное состояние отличалось от состояния Мишеля, который пришел с улицы.
- Последуете ли вы за мной, если мне придется уехать далеко отсюда?
- Я вам уже сказал.
- Почему?
- Не знаю. Случаю было угодно связать наши судьбы.
- А если это не будет в ваших интересах?
При всей абсурдности такого предложения, можно было подумать, что он уже прочитал лежавшие стопкой на столе мокрые газеты.
- Выслушайте меня. Вам может показаться, что дальнейшее пребывание со мной не в ваших интересах. Я же смею утверждать, что вас тогда ждет удача.
Никогда еще Мишель не чувствовал себя таким спокойным. Еще накануне он бы дорого дал, чтобы услышать от Фершо такие слова, чтобы увидеть его униженным просителем, стремящимся произвести впечатление своими обещаниями.
Однако такой Фершо внезапно утратил в его глазах все свое значение. Он и сам это знал, чувствовал свое унижение и словно делился с Мишелем этим унижением.
Ему было страшно. Страшно оказаться одному?
- Вы прекрасно знаете, что я поеду с вами.
- А ваша жена? Мишель пожал плечами.
- А если она не захочет ехать? - настаивал тот.
- Тем хуже для нее!
В воздухе запахло ненавистными ему сантиментами. Развернув газеты, он воскликнул:
- Посмотрите-ка!
На первой полосе первой же развернутой им газеты он обнаружил свою фотографию. Ее сделали года три назад, когда его юношеские черты еще не были такими четкими, как сегодня. Лицо было более круглым и мягким, и хотя ему тогда уже исполнилось семнадцать лет, он выглядел мальчиком, не достигшим первого причастия.