— А известно ли вам, что при Кутузове советником по военным вопросам во время нашествия Наполеона был Сен-Жермен? — не унимался молодой человек в чёрном свитере.
— Мне известно, что Сен-Жермен, знаменитый алхимик и чародей, родился в конце XVII века, что он, скорее всего, португалец, знаменит своими способностями запутывать самые простые и распутывать самые сложные дела. Потом, правда, их снова запутывать. Утверждал, что он обладает «философским камнем», может изготовлять алмазы, жизненный эликсир. В Париже он очаровал госпожу Помпадур. Бывал он и в России. Будучи близким другом Орловых, помог он Екатерине Второй совершить государственный переворот. Говорят, что он умер на границе прошлого и позапрошлого веков, не то в Гессене, не то в Шлезвиге. Говорят также, что он был свидетелем многих событий эпохи Древнего Рима и будет свидетелем некоторых событий будущих веков, Некоторые вполне достойные доверия лица утверждали, что при Кутузове действительно был некий «чёрный маркиз», имевший подавляющее на фельдмаршала влияние, чем объясняют странность, противоречивость и резкую переменчивость в поведении, поступках и даже в смерти вдруг так быстро задряхлевшего полководца. Со смертью Кутузова этот таинственный маркиз якобы исчез.
— А в судьбе генерала Раевского, как вы думаете, — не унимался молодой человек в чёрном свитере, — Сен-Жермен, или Аймер, или — он же — маркиз де Бетмер не принимал участия?
— Думаю, что, человек высокой нравственности, семейной порядочности и глубокого христианского внутреннего настроя, генерал Раевский не был доступен алхимику, — сказал Мефодий Эммануилович.
— Но генерал Раевский посещал-таки теософский кружок Турчаниновой, — настаивал человек в чёрном свитере.
— Это был всего лишь эпизод в жизни генерала, — пояснил человек с бородкой и усами Наполеона Третьего. — Эпизод, связанный с периодом той самой блокады всех более или менее ярких и одарённых личностей в государстве Александра Первого. Потом он, Раевский, быстро пришёл в себя, был поддержан благочестивыми старцами и спасся.
5
Расходились, лишь только начало темнеть. Все в этот раз как-то притомились. Выпито было мало. «Кристалл» остался и на следующее собрание, которое постепенно стало подразумеваться как нечто постоянное и почти обыденное. Евгений Петрович и молодой мужчина, сидевший за столом в чёрном толстом свитере, о чём-то негромко переговаривались, не спеша спускаясь по лестнице. Лифт на этот раз не работал.
— Да и вообще на этом лифте лучше не подвергаться риску, — говорил Евгений Петрович.
— Риску вообще лучше не подвергаться, — весело соглашался человек в чёрном свитере, спускавшийся по лестнице в синем недорогом и немодном плаще простенького покроя. Плащ был широк, он свисал с плеч хозяина и весь как-то болтался на его худенькой низкорослой фигурке.
Быстрыми шагами, торопливыми и размашистыми, сбежал вниз Мефодий Эммануилович, со всеми односложно прощаясь:
— Пока. Пока... До встречи...
— Спешите? — мимоходом спросил кандидат исторических наук. — А жаль. Я бы с вами кое о чём поспорил.
— Поспорить ещё успеем, — на ходу бросил сбегавший, хлопнул внизу дверью громко, тоже торопливо.
— Странный тип, — пожал плечами человек в плаще поверх толстого чёрного свитера.
— Да. Личность неожиданная, — негромко согласился Евгений Петрович, — весьма и весьма необычная. Такой человек фактически не имеет права на...
И я не расслышал последнего слова, потому что Евгений Петрович произнёс его как-то невнятно, может быть, даже последнее это слово было иностранное, скорее всего — латынь. Потом я почему-то не однажды вспоминал это слово, врезалось как-то оно мне в память. И всякий раз мне всё больше казалось, что это какой-то термин, не то медицинский, не то юридический.
Мы вышли во двор здания, когда Мефодий Эммануилович устраивался на сиденье своей чёрной «Волги». Он был мужчина крупный, по фигуре, по размерам напоминал сына падчерицы Наполеона и брата его Луи. Судя по манерам, этот человек привык быть на виду, привык пользоваться вниманием и привык удобно устраиваться в жизни. Он и на сиденье машины устроился удобно и увесисто. Потом он выглянул из-за отворенной дверцы, добродушно помахал нам крупной ладонью и коснулся пальцами краёв чёрной широкополой шляпы. Затем он громко захлопнул дверцу и с места резко и быстро рванул в темноту.
— Лихой малый, — завистливо заметил молодой мужчина в чёрном толстом свитере под широким синим плащом.
— А что же вы не привезли своего друга? — обернулся ко мне Евгений Петрович.
— Сегодня у него неожиданное происшествие, — сказал я, — он мне позвонил, что не сможет приехать.
— Неприятное происшествие? — заинтересовался Евгений Петрович.
— Нет, рядовое, но существенное, — успокоил я.
— Помощь ему никакая не нужна? — Евгений Петрович насторожился.
— Да нет, ничего особенного, — успокоил я, — простуда.
— А то смотрите. Стесняться не нужно. Мы должны помогать друг другу: нас ведь на свете не так уж много.
6
— А вам не нужно в Подмосковье никуда? — спросил Евгений Петрович. — А то я в Можайск должен сегодня махнуть.
— Вообще-то я хотел съездить в одно место, — обрадовался я, — но я собирался не сегодня.
— Смотрите, я сегодня еду, могу подбросить, — предложил Евгений Петрович, — если не совсем в противоположную сторону.
— Да как раз по пути вашего следования. Там всего лишь чуть в сторону, километров тридцать.
— Тридцать километров при подмосковных дорогах — сущие мелочи, — заметил Евгений Петрович.
— Если мелочи, то я готов.
— И я готов. Нам ничего не мешает.
Я устроился на переднем сиденье рядом с водителем, и Евгений Петрович, медленно, осторожно объезжая расчерченные на асфальте и присыпанные клетки для игры, которой теперь увлекаются не одни только девочки, вывел машину на проспект.
— Вот мы теперь в тишине и спокойствии можем и отдохнуть и предаться размышлениям, — сказал он, — и, если угодно, чуть вздремнуть, кому позволяет обстановка.
— Ну какое тут вздрёмывание, — сказал я, — после такого наполненного обсуждения.
— Да. Обсуждение было широким, — сдержанно согласился Евгений Петрович, — даже «Кристалл» не допили.
— И в шахматы сегодня даже никто не играл, — заметил я.
— Ну в шахматы всё же кто-то там в уголке пристроился, под конец, — усмехнулся мой дорожный собеседник. — А, впрочем, подумать есть о чём.
7
— Подмосковье — это фактически большая и совершенно обособленная страна, — обобщил Евгений Петрович, — по европейским масштабам, это вообще большая и неплохо развитая единица со всеми своими особенностями.
— Но это не самостоятельная территория, это сердце, — сказал я.
— Да. Сердце. Без Москвы Россия немыслима, — согласился Евгений Петрович. — Поэтому в войне с Наполеоном вопрос о Москве, вернее, проблема Москвы была главной. Отдать или не отдать Москву Наполеону не было проблемой первостепенной, первостепенным был вопрос именно сожжения Москвы. Я нахожу очень много интересного в словах товарищей, которые вопрос ставят именно так.
— Не случайно итоги всей войны подтвердили тот факт, что Москва бессмертна. Пока Москва есть, Россия жива.
— Да. Это верно, — согласился Евгений Петрович.
— Если бы Наполеон сжёг Петербург, — сказал я, — тот, может быть, из пепла и не восстал бы.
— По крайней мере, в качестве столицы, — согласился мой собеседник.