– Определенно не помню…
– Бросьте, – возразил Иван Дмитриевич. – Сто семьдесят три сантиметра, узка в бедрах, зелена во взгляде, зайчиков дарит. У меня тоже была такая, Колмацкий. Правда, зверей не вручала, все больше билеты в Большой. И я точно могу сказать, что последний раз секс у меня с ней был двадцать восьмого июля две тысячи четвертого года. В гримерке одного народного артиста, позволившего мне немного развеять тоску, пока он исполнял партию Ленского. Бросьте, Колмацкий, такие не забываются.
– Неделю назад, в четыреста втором номере «люкс». Два раза подряд без остановки.
– Вот это по-мужски. Я о вашем желании сотрудничать. Вас сейчас отвезут в прокуратуру, у меня еще несколько вопросов, задать которые я имею намерение лишь у себя в кабинете. А напоследок банальный вопрос из арсенала следователя-формалиста. Где вы распоряжались своим временем в период с двадцати двух часов вчерашнего дня и до трех часов ночи сегодняшнего?
И Колмацкий признался, что ночь он провел дома, в однокомнатной квартире в Южном округе столицы. И ему очень жаль, что подтвердить это никто не может. Пришел он около десяти, когда соседи с улицы уже вернулись, а ушел в шесть, когда те из квартир еще не вышли. Но ведь это не есть доказательство того, что дома он не ночевал?
– Конечно, нет, – согласился Кряжин. Коридорный ведь расписался в том, что предупрежден об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. А за это, простите, до двух лет лишения свободы. Вот так, в совершенно раскованной обстановке беседы со следователем Генпрокуратуры ляпнешь чего не подумав – и бирка на фуфайку на два года. Не дурак же Колмацкий лгать под такой расклад, в самом-то деле, решил Кряжин.
Колмацкого муровец по фамилии Тоцкий увел, второй сыщик по фамилии Сидельников разыскал и привел горничную. Та еще не совсем оправилась от первого посещения триста семнадцатого номера, поэтому выглядела бледно, максимум – на второе место в конкурсе «Мисс «Потсдам».
– Здравствуйте, Майя, – приветствовал ее следователь, вынимая из кармана упаковку жвачек и отправляя одну из них в рот. – Как вы себя чувствуете?
Вопрос был излишен, так как было совершенно очевидно, что чувствует она себя не очень. Тем не менее на стул села и желание давать показания выразила.
– У меня такое впечатление, Майя, что вы хронически не высыпаетесь.
Она подняла на следователя взгляд и в его глазах попыталась выяснить подоплеку такого странного начала допроса.
Симпатичный мужчина с едва заметной сединой на висках (она сходила от этого признака мужественности с ума) и мягким взглядом мгновенно определил, что она сегодня не спала. Не плакала, не страдала от увиденного, а именно – не выспалась.
– Я не по глазам это понял, – предугадывая ее мысль, объяснил Кряжин. – У вас припорошенные пудрой мешки под глазами. Мешки доброй юности, когда они являются еще не мешками, а едва заметной невооруженным взглядом синевой. Лицо у вас чисто, и только под глазами тончайший, чуть придавленный подушечкой слой пудры. Значит, скрывали ночную усталость. Нужно себя беречь. Филипп, он мужчина, ему проще. У него после бессонных ночей мешки начнут появляться позже, после тридцати пяти, женский организм тоньше, его нужно опекать.
Она вспыхнула. При чем здесь Колмацкий? Что говорил Колмацкий? Зачем вообще она здесь? Если из-за того, что попросила коридорного отнести в этот номер поднос, так это из-за занятости, а не по другой причине.
И он объяснил ей, тактично пережевывая жвачку, что Колмацкий здесь совершенно ни при чем, как и она. И то, что сейчас происходит, это дружеская беседа под роспись в протоколе допроса свидетеля. И, кстати, напрасно она так самозабвенно выгораживает Колмацкого. Он, к примеру, в отношении ее этим не занимался. Не выгораживал. И если Кряжин знает теперь о наушниках в ванной, так это благодаря исключительно откровениям Колма…
– Негодяй! – она вспыхнула, тут же погаснув. – А я ему торт…
– И зайца, – напомнил Кряжин.
Теперь решай, кто из них больший подлец – Яресько или Филя! Или остальные, с кем приходилось сталкиваться. Один, кроме кроличьей любви, на большее не способен, второй – как Маугли. Поимеет – и через окно, по деревьям. Остальные – за пятьдесят баксов. Надень эту офицерскую форму… ударь меня по спине бархоткой… поговори со мной на английском языке… неважно, что не знаешь, просто поговори по-английски…
А этому она – зайца. И что он с ним сделал? Сожрал, наверное, тварь.
– Он не рассказывал вам, как по стенам лазает?
– Нет, – удивился Кряжин. – А, позвольте спросить, зачем он это делает?
Как это зачем? Колмацкий – самец. Чтобы достать ночью женщину (в этот момент она покраснела, потому что по логике вещей она должна была произнести – «самку»), он приезжает к ней ночью, неправильно истолковав дружеский звонок, пробирается через окно по стене, а потом снова уходит по стене.
– В самом деле? – Следователь рассмеялся. – И в котором часу он акробатировал?
В одиннадцать приехал и в половине второго ночи уехал. А то, как она поняла, тут готовы только женщину винить! Один озабоченный в ванной нападает, второй через окно, остальные слюни вытирают, когда она по коридору идет! А с кем она в номерах, так это не их животное дело! И ничего постыдного в ее поведении нет, потому как в помойной яме все пахнут дерьмом!! Она не замужем, проституцией не занимается, имеет трудовую книжку и постоянную регистрацию в Москве! И это ее дело, кому давать, а кому не давать!..
В номер заглянул Тоцкий, чтобы убедиться в том, что горничную не режут. Просто так заглянул, машинально.
– Ну-ну-ну… – пробормотал Кряжин. – Полноте. А то у меня сейчас магнитофонная лента расплавится.
– У вас включен магнитофон?!
– А вы за что в протоколе только что расписывались?
Он посмотрел на часы, позвонил Сидельникову и велел сделать ей «рассадку»[1] с уже находящимся в машине Колмацким. Короткий тайм-аут был необходим, время на пребывание в номере еще оставалось, и он собрал сыщиков на перекур.
А в окна барабанил сентябрь. Он швырял в стекла пригоршни воды, склонял к земле деревья и обещал, что это последний раз, когда он смирился с пребыванием на своей территории бабьего лета.
Мобильный телефон убитого, найденный в кармане его пиджака, мог ускорить процесс понимания ситуации. Таким людям, как покойный Резун Константин Игоревич, звонят каждые пять минут. Но телефон был отключен, стрелки на настенных часах показывали начало второго дня, и до сих пор еще никто не спохватился, что губернатор Мининской области не вышел на связь.
Кряжин уже дважды запрашивал Мининск. Скажите, спрашивал он в первый раз у секретаря по телефону, полученному из Генпрокуратуры, где он может найти Константина Игоревича? «Он улетел в Москву, – отвечала секретарь, – и будет только послезавтра».
Во второй раз он, когда звонил, представился и спросил, на встречу к кому улетел губернатор Мининской области Резун. И ему ответили: «Не знаем, в его графике этой поездки нет». И Кряжин рассказал правду. Это было полчаса назад, но и за это время никто так и не удосужился приехать в «Потсдам» и уточнить детали. Журналисты, репортеры, те были. И их было много. Камеры, фотоаппараты, микрофоны на палках, могущие ввести в ярость любого нормального человека. Журналистские версии, уже получившие огласку, мнение компетентных источников о том, что Генпрокуратурой уже установлен ряд лиц, причастных к совершению данного преступления… Все это уже было. Именно по этой причине Кряжин старался отработать в гостинице по максимуму, чтобы не продираться в нее сквозь строй репортеров каждый раз, когда вспомнит о собственной недоработке.
Яресько дал показания: Резун прибыл не один, с ним был мужчина, и этому мужчине Константин Игоревич сказал, что прибудет сам за полчаса до встречи. Что это за встреча? Если в Администрации, то Кряжин об этом давно бы уже знал. Если в Совете Федерации – тоже. Да и секретарь Резуна знала бы, а не говорила глупости о незапланированных поездках шефа.
1
Размещение задержанных таким образом, чтобы они не имели возможности вступить в контакт друг с другом.