– Войдите.
– Здравствуйте, сударыни.
– Ах, месье Лебраншю, я и забыла, что сегодня вы должны были принести мне платья Каллас. Как прошла фотосъемка?
– Хорошо. Снимки уже в печати. Куда мне все это положить?
– Давайте пока повешу их на стойку, потом уберу на место. Костюмы, которые когда-то носила дива, певшая партию Нормы в Париже, упакованы в прозрачные пластиковые чехлы. Для первого акта – длинное шерстяное платье цвета слоновой кости с драпе и нижней юбкой из белого муслина, с широким поясом и большой бархатной накидкой темно-синего цвета, окантованной крупной витой тесьмой и вышитой листьями и серебристыми цветами лилии. Для второго акта – другое, тоже длинное платье, без рукавов, из органзы, с накидкой из «дикого» шелка; ансамбль в светло-розовых и желто-золотистых тонах.
– Ну что, Айша, вижу, подготовка к свадьбе идет полным ходом…
– Только никому ни слова! Особенно Уильяму.
– Обещаю!
Эрнест любил приходить сюда, ему нравилось плутать в необычайно сложном лабиринте вешалок со сценическими костюмами, которые были одновременно и рабочей и праздничной одеждой, допускающей любые излишества, безумные выходки и не требующей постоянной заботы о хорошем вкусе. Он испытывал необъяснимую нежность к этим одеяниям, которые так часто исчезали из одного спектакля, чтобы появиться в другом. Они были второй кожей, которую натягивали на себя исполнители, не меняя своей индивидуальности. Эта костюмы так облегали артистов, что казалось, будто они хранят следы часто повторяемых движений, контуры тела – память о персонажах. Они служили последними напоминаниями о давно забытых спектаклях, передавая при этом эпоху, стиль, раскрывая эволюцию моды. Роскошь здесь бесстыдно соседствовала со строгостью. Чтобы создать иллюзию, нужно было умение Агнессы и тех «маленьких ручек», которые кроили, шили, вышивали и воплощали замыслы дизайнера, костюмера или модельера. Самые необычные, фантастические идеи становились явью в этих тканях, шероховатых или шелковистых. На подкладках сохранились имена хористов, статистов, танцоров кордебалета, тех, кто давно забыт, но кому обязаны успехом Павлова, Нуреев, Сара фон Штадт-Фюрстемберг, Эрма Саллак и незабвенная Каллас.
– Месье Лебраншю? У-у… вы спите? – окликнула его Агнесса.
– Магическая власть этого места подействовала. Из него исходит столько поэзии, будто все эти костюмы хранят в своих складках какие-то секреты.
– Ах, если бы только они могли говорить, сколько бы они порассказали! – добавила Иветта.
– А как ваша книга? – спросила Агнесса.
– Уже в типографии. Вот-вот выйдут первые экземпляры.
– Так не терпится почитать. А знаете, я хорошо знала Марию Каллас. Именно я одевала ее, когда она здесь пела в «Норме». А ее смерть в «Тоске» незабываема. Так ясно вижу, как она бросается с крепостной стены, будто это произошло вчера. Да и все забывали, что это театр, настолько все было как в жизни. Этим она и завораживала. Всякий раз, когда я достаю ее костюмы, я думаю о ней, как о живой. Шикарная была женщина. Не надо верить всему, что о ней говорят. В конце концов там, где она теперь, нет страданий. Да пребудет душа ее в мире!
– Могу я от вас позвонить? – спросил журналист.
– Конечно. Пройдите в мой кабинет, – ответила костюмерша. – Дорога вам знакома. Только сначала наберите ноль.
43
– Мадемуазель Геропулос?
– Кто ее спрашивает?
– Инспекторы полиции Легран и Джонсон.
– Но мадемуазель Геропулос больше здесь не живет.
Домофон хрипел, да и уличный шум не позволял определить, кто отвечает. Женщина? Мужчина? Трудно сказать.
– У вас есть ее новый адрес?
– Нет.
– Могу я узнать, с кем имею честь?
– Вы шутите!
– Пардон, не расслышал.
– Я спросила, не шутите ли вы.
– Чего ради?
– Вы не журналисты?
– Нет, мы из полиции.
– Почему вы здесь?
– Мы разыскиваем одну особу.
– Особу?
– Мы можем войти?
– У вас есть ордер?
– Нет, мы по частному делу.
– Поднимайтесь, третий этаж, слева от лифта.
Квартира оказалась большой, погруженной в хорошо продуманный полумрак. Ставни закрыты, плотные венецианские шторы бежевого бархата сдвинуты, электрического света не было и в помине: не горела ни одна лампа, ни одна люстра, зато повсюду – на концертном рояле, на низеньких столиках, на консоле в стиле ампир, на комодах, на камине – стояли серебряные подсвечники с зажженными длинными черными витыми свечами. В этом музыкальном салоне разыгрывался странный спектакль. В глубине комнаты, на просторном канапе в стиле Людовика-Филиппа с темно-синей, почти черной бархатной обивкой, визитеров ждала сама Мария Каллас. Она оставила полуоткрытой двойную дверь. Полицейские нерешительно постучали, потом медленно и осторожно нажали на створки, жалобно заскрипевшие на несмазанных петлях.