Всем тем, кто присутствовал в тот вечер в ЦДЛ, было известно: Кольцов делал этот доклад по личному поручению Сталина.
А за несколько дней до этого доклада в «Правде» была напечатана сверхпохвальная рецензия на «Испанский дневник» Кольцова, за подписью А. Фадеева и А. Толстого. Все понимали, что такой рецензии таких авторов «Правда» (членом редколлегии которой был тогда Кольцов) без одобрения самого Сталина печатать бы не решилась.
Так почему же арест произведен в вечер триумфа Кольцова, практически организованного Сталиным?
Разве не поставил вождь этим в идиотское положение всю горемычную творческую интеллигенцию Москвы, рукоплескавшую «врагу народа», присланного в ЦДЛ самим Вождем и Учителем? И разве не поставил Вождь и Учитель в такое же идиотское положение и самого себя?
Ведь тут же пошли пересуды шепотом: значит ли это, что левая рука Хозяина не знает, что делает правая? Значит ли это, что Хозяин был не в курсе предстоящего ареста Кольцова? Значит ли это, что всем в стране верховодит Берия? Значит ли это, что Берия умышленно поставил Вождя в неловкое положение, арестовав того, к кому Вождь явно благоволил? Ну и масса других вопросов, слухов, домыслов и предложений!
Константин Симонов в своей последней книге воспоминаний «Глазами человека моего поколения» пишет о том, что никто из людей, с которыми он, Симонов, тогда в 1938 году общался (московские писатели, актеры, т. е. та самая интеллигенция), никто из них не поверил, что Кольцов мог быть врагом народа. Никто!
Фадеев, по свидетельству Симонова, даже счел нужным намекнуть об этом Сталину. Сталин выслушал его и при следующей встрече дал Фадееву несколько листков с протоколами допросов Кольцова, чтобы тот показал их «тем, кто не верит».
Значит, читали «наверху» протоколы показаний, сконструированных Кольцовым так, чтобы их истинный смысл поняли люди, обладающие хотя бы способностью логически мыслить. Читали, но не поняли или не захотели понять.
Еще мальчишкой я, читая старые газеты с отчетами об открытых судебных процессах, поражался, что подсудимые называли себя оскорбительными именами — «я, как бешеная собака, старался навредить социализму», «да, я, будучи коварнейшим врагом советской власти, делал все, чтобы…» и т. п. (не ручаюсь за точность цитат, но ручаюсь за точность стиля «раскаяния»).
Так не мог говорить обвиняемый — это было понятно даже мне, мальчишке. Так мог говорить или писать о нем (или для него) не очень грамотный следователь или очень неталантливый журналист. В этом чувствовалась грубая фальшь.
Но этого не чувствовал Сталин.
Если бы почувствовал — не поздоровилось бы людям, которые написали такие «покаянные» речи подсудимых.
Мне хочется посоветовать читателю: вернитесь к страницам этой книги, где напечатаны фельетоны, очерки и письма Кольцова, писанные в двадцатых и тридцатых годах (не вошедшие в собрания его сочинений, изданных после его реабилитации в 50-х годах). Вернитесь к этим страницам и перечитайте их. Вы еще раз убедитесь, каким «талантливейшим чудаком» (слова Горького о Кольцове) был этот необыкновенный человек.
Этот чудак был не только талантливейшим, но и очень умным, много повидавшим и много понимавшим человеком, преданным идеям социализма. У него был только один изъян. Как ни странно, он был еще и наивным человеком (талант и наивность часто существуют вместе). Он наивно надеялся на здравый смысл и хотя бы относительную порядочность людей «наверху».
Вот все, что я хотел сказать в своем послесловии. Добавлю только одно. Мы, читатели, должны поблагодарить создателей этой книги за гражданский подвиг.
Генрих Боровик
ИЛЛЮСТРАЦИИ
