Соскочили с возбужденным галдежом, потащили с тротуара в машины тюки с номерами.
Их рвали из рук, требовали, выпрашивали, как милостыню, гоняясь за грузовиками.
Против Царскосельского вокзала догорал участок, шла непонятная перестрелка с неведомыми городовыми.
Гвардейский поручик с грузовика махал револьвером и крепко ругался.
Его не поняли и запустили в него горящей головней.
Попало в меня, обожгло волосы; жестоко окровавило гвоздем лицо. Поехали дальше. Винные склады горели, густой дым уксусной гарью сверлил горло.
Паренек с Выборгской кричал кому-то в огонь речь.
Девушка, бледная, с блестящими глазами, омывала мне снегом рану. Я лежал на ее платке, ошалелый от удара, счастливый кровью, солнцем и шумом.
Гвардейский поручик закурил из резного пенькового мундштука.
Твердым голосом я сказал приготовленную в пути фразу:
— Именем восставшего народа и Совета Рабочих Депутатов предлагаю вам немедленно следовать за нами.
И только тогда поднял глаза на темный дуб кабинета, на высокие, овалом законченные окна казенной квартиры, на шелк абажура, на шнуры телефонов, на конвой солдат, на черную пижаму министра, на бледные веки жены.
— Совершенно верно… Я, собственно, ждал. Как видите, сижу дома. Теперь… впрочем, все равно. Мы, конечно, направляемся в государственную думу? Я звонил Михаилу Владимировичу. Там к телефону подходят чужие люди…
— Да.
Когда супруга белыми руками бесшумно вкладывала в портплед вышитую подушку, термос и евангелие, в стеклянной тишине ожидания хрустнул стук, встрепенувший всех. Высокий солдат, опершийся на письменный стол, смахнул нечаянно флакон с клеем. Кисточка выпала, вязкая струйка ползла по паркету, подтекая под тигровую шкуру с красной каймой. Солдат смущенно вертел кисточку и флакон, не попадая в горлышко.
— Пустяки, не беспокойтесь, пусть…
Солдат передал клей мне, я — министру, министр — жене.
Вышли на улицу, министр посмотрел на высокого солдата, несшего его портплед, на вывески. Чуть-чуть подбодрился и предложил папиросы. Отказались.
Во дворе казарм Павловского полка на каменном подъезде стоят носилки, на них мертвый рабочий. Пуля прошла через глаз. Кто-то заботливо наложил на мертвого повязку. До шеи накрыли солдатской шинелью.
— Кто он?
— Неведомо. Пришел вместе с нами и стрелял. Все про рабочий народ песни пел. Занятный. На углу Садовой прикончили. В кармане только ключ и семь рублей, никакого документу. Мы его к себе возьмем. У нас солдатиков поубивали, так мы его вместе со своими и похороним. Потому, как вместе с нами шел. А семь рублей в Совет сдадим под расписку.
У лавки стал хвост.
Кто-то продавал масло по шестьдесят копеек всем гражданам новорожденной республики.
По Гороховой улице броневик с огромными красными буквами «Р. С-Д. Р. П.» чуть не опрокинул крохотные санки с двумя финнами. Никто не рассердился, только смеялись и махали друг другу.
В Таврическом полукругом выстроились рядышком столы с разной партийной литературой.
Михаилу Романову в поезде предложили купить проездной билет. От этого факта все пришли в восторг.
Керенский сшил черную куртку и на приемах в министерстве юстиции всем без исключения подавал руку.
На Херсонской улице открылся первый рабочий клуб. Чхеидзе говорил о защите отечества, а Стеклов произнес речь о буржуазии и мировой бойне и перепугал все газеты.
Мы сидели на Невском в кафе, бывшей бирже проституток. Сейчас оно было переполнено до краев невиданной толпой.
Музыканты играли Марсельезу. Кто-то с перевязанной рукой делал сбор на инвалидов.
Нас зажали у стены за мокрым столиком. Мои соседи говорили.
Молодой пулеметчик моргал отравленными газом на фронте глазами и запинался:
— Как мы унутреннего врага победили, значит, теперь супротив внешнего фронт направить должны. Такой выходит ясный результат.
Другой, старик-рабочий в железных очках, подвязанных ниткой, раздумчиво говорил:
— Ну, это еще как посмотреть. Пока Милюковы эти в министрах, нам добра не видать. Дела темны.
Переворот кончился. Началась революция.
Газета «Вечер», № 7, 1918 г.
…Заключительная часть очерка дописана Кольцовым уже при советской власти в 1921 году и последняя фраза не точна: революция произошла, но переворот еще только предстоял. А в России происходят немыслимые раньше события — начинается становление демократии.
Вот хроника некоторых из этих событий.
30 марта 17-го года, в 12 часов ночи; из-за границы через Финляндию прибыл в Петроград вождь российской социал-демократической рабочей партии Г. В. Плеханов, не видевший родной земли около 40 лет.