Так, несмотря на то что II Всероссийским съездом Советов в октябре 1917 года было принято постановление об отмене смертной казни, 21 июня 1918 года судом А.М. Щастному был вынесен смертный приговор. Его дело было рассмотрено Революционным трибуналом при ВЦИК Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов – судом, созданным при высшем законодательном, распорядительном и контролирующем органе государственной власти в стране и из его же членов. Был нарушен базовый юридический принцип разделения властей. В деле А.М. Щастного, которое пытливый читатель прочитает сам, отразилось новое понимание «социалистического» права. Помимо того как противоправно был создан суд и кто были судьи, при судебном рассмотрении дела не был соблюден принцип «нет преступления и нет наказания, если нет закона», оказались ненужными обвинитель и защитник, а отсюда и не было состязательности процесса. Не было необходимости и в каких-либо доказательствах вины, отсутствовала возможность обжалования приговора и т. д. Для применения смертной казни достаточным стало обвинение в том, что А.М. Щастный «всей этой деятельностью своей питал и поддерживал во флоте тревожное состояние и возможность противосоветских выступлений» (из приговора революционного трибунала).
Есть известное выражение: война не закончена, пока не похоронен последний солдат. Так и историческую эпоху нельзя считать завершенной, пока из ее опыта не извлечены все существенные уроки.
«Осуществление власти помимо права», несмотря на провидческие предостережения Д. Локка, Ш. Монтескье, И. Канта и других, со временем переросло у нас в закономерность, вошло в повседневную практику работы лидеров партии и государства. Отрицание властью базовых юридических ценностей и корректировка законов по мотивам политической целесообразности превратились в обыденное явление. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить, что в СССР неоднократно нарушался один из фундаментальных принципов права: более строгий закон не имеет обратной силы, то есть не распространяется на преступления, совершенные до его принятия. При Сталине это произошло в период рассмотрения известного «ленинградского» дела в отношении Н.А. Вознесенского, А.А. Кузнецова и других. К моменту их ареста в 1949 году прошло yжe два года, как в стране была отменена смертная казнь.
Но в 1950 году, перед судебным процессом, ее ввели вновь. Решение Политбюро ЦК предопределило судьбу осужденных: их расстреляли спустя час после вынесения приговора.
Через десять лет подобная практика повторилась при Хрущеве по делу Рокотова и Файбышенко. Закон тогда не предусматривал высшей меры наказания для лиц, совершавших валютные махинации. Но Хрущев потребовал – и закон, а затем и дело были пересмотрены. При Брежневе Президиум Верховного Совета СССР тоже «санкционировал» в порядке исключения применение смертной казни к лицу, не достигшему восемнадцатилетнего возраста, несмотря на категорический запрет на то в законе.
В этих примерах уже современной российской действительности видны прямые аналогии с делом А.М. Щастного. Его дело положило начало формированию практики осуждения людей при отсутствии каких-либо доказательств их вины. Впоследствии это нашло официальное закрепление в целом ряде ведомственных циркуляров и приказов. Например, в директиве прокурора Союза ССР от 23 января 1935 года разъяснялось, что дела по статье 58–10 УК РСФСР (контрреволюционная пропаганда) при наличии доказательств надо направлять в суды, а при их отсутствии – в Особое совещание при НКВД СССР, то есть во внесудебный орган.
В этой связи следует также сказать о зарождении практики осуществления репрессий не за конкретные составы преступлений (хоть и не совершенных, но предусмотренных законом), а лишь за принадлежность людей к оппозиционным партиям, отдельным социальным группам (дворянам, офицерам, кулакам, казакам, священникам, адвокатам и др.).
Подобного рода репрессии тоже считались в определенном смысле «законными», поскольку формально осуществлялись в строгом соответствии с целым рядом правовых и ведомственных актов. Вместо конкретного состава преступления в них содержались туманные и расплывчатые формулировки о «причастности», «классовой враждебности» или «социальной опасности» тех или иных людей. Например, в постановлении ЦИК и СНК Союза ССР «Об Особом совещании при НКВД Союза ССР» от 5 ноября 1934 года, которым Особому совещанию предоставлялось право применения ссылки, высылки и заключения в лагерь, перечень конкретных преступлений, за которые можно было применять эти виды наказания, не приводился. Вместо этого в законе присутствовала фраза о «лицах, признаваемых общественно опасными» без указания признаков, по которым степень этой опасности можно определить.