На своих допросах Абакумов подробно объяснил, почему он отказался «разрабатывать» Этингера: «В процессе допроса я понял, что ничего, совершенно ничего, связанного с террором, здесь нет. А дальше мне докладывали, что чего-то нового, заслуживающего внимания, Этингер не даёт. Абакумов сообщил при допросе, что Этингер стал «обстоятельно доказывать, что Щербаков был очень больным, обреченным человеком…» По поводу молодых еврейских националистов Абакумов заявил на допросе, что серьезных террористических намерений у них не было и быть не могло.
Несмотря на приказ Абакумова, Рюмин продолжал «разрабатывать» вопрос о «вредительском лечении». Однако Этингер отказывался подтвердить существование врачебного заговора, и Рюмин в начале января 51-го года перевел его в Лефортово, в сырую камеру, куда нагнетали холодный воздух. 2 марта Этингер умер — от паралича сердца, как сказано в акте о смерти.
В следственном деле Я.Г.Этингера его сын будто бы обнаружил два документа. В одном из них сообщалось, что у отца в период следствия имели место 29 острых сердечных приступов, из которых 10 в кабинете Рюмина во время допросов. В связи с этим медсанчасть Лефортовской тюрьмы, в которой находился отец, направила в следственную часть справку, в которой отмечалось, что «каждый последующий приступ может привести к неблагоприятному исходу». Кроме того сын Этингера запустил в оборот версию, что в действительности Я.Г.Этингер умер не своей смертью. Интересно, и зачем надо было следователям убивать Этингера? Зачем было его столько времени держать в тюрьме. Достаточно было бы ареста, чтобы тот же Этингер никогда больше не позволил бы себе вякнуть против советской власти. Пример Ландау, который просидел в следственном изоляторе год и больше никогда не говорил ничего против советской власти, очень характерен.
Абакумов был раздражен, он уже жалел, что перевел Рюмина в Москву. Рюмин был посажен Абакумовым на офицерскую гауптвахту за нарушение процедуры допросов. Рюмин испугался. Он только что получил выговор за то, что забыл папку с материалами следствия в служебном автобусе. Еще хуже были факты биографии, которые он скрыл от органов: отец-кулак, тесть, служивший в армии Колчака. Отступать было некуда, и он бросился в атаку, сочинил донос на Абакумова.
12 июля 1951 г. Абакумов был арестован. Сын Этингера Яков уже к этому времени был осужден, приговорен к десяти годам спецлагерей и находился на Дальнем Востоке: Совгавань, бухта Ванино, оттуда он должен был направиться на Калыму. И вдруг совершенно неожиданно его вызвал комендант этого лагеря и сообщил, что поступило указание возвратить Этингера-сына в Москву. Сына вернули опять в Лефортовскую тюрьму, и тот же следователь, который вел его дело, полковник Носов, сказал сыну: что МГБ точно известно, что Этингер-отец вместе с Виноградовым (он назвал и другие фамилии) виновен в сознательном вредительском лечении руководителей партии и советского государства.
К. Столяров пишет:
«Вот что на допросе показал Абакумов в отношении Этингера.
Вопрос: Почему вы долго не арестовывали Этингера, а после ареста запретили допрашивать его о терроре, сказав Рюмину, что Этингер «заведет в дебри»?
Ответ: Руководство 2-го Управления доложило мне, что Этингер является враждебно настроенным. Я поручил подготовить записку в ЦК. В записке изложены данные, которые убедительно доказывали, что Этингер — большая сволочь. (Абакумов имел в виду антисталинские высказывания профессора Этингера в разговоре с сыном, что предусматривало состав контрреволюционного преступления, квалифицированного по ст. 58–10 УК РСФСР. Отец с сыном говорили с глазу на глаз, но беседа была записана на магнитную пленку. — Кирилл Столяров [МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Думаю, что Столяров ошибается — в то время такие разговоры записывали стенографисты — С.М.]).
Это было в первой половине 1950 года, месяца не помню. Но санкции на арест мы не получили… А после того как сверху спустили санкцию, я попросил доставить Этингера ко мне, так как знал, что он активный еврейский националист, резко антисоветски настроенный человек. «Говорите правду, не кривите душой», — предложил я Этингеру. На поставленные мною вопросы он сразу же ответил, что арестовали напрасно, что евреев у нас притесняют. Когда я стал нажимать на него, Этингер сказал, что он честный человек, лечил ответственных людей. Назвал фамилию Селивановского — моего заместителя, а затем Щербакова. Тогда я заявил, что ему придется рассказать, как он залечил Щербакова. Тут он стал обстоятельно рассказывать, что Щербаков был очень больным, обреченным человеком. В процессе допроса я понял, что ничего, совершенно ничего, связанного с террором, здесь нет. А дальше мне докладывали, что чего-то нового, заслуживающего внимания, Этингер не дает».
…
Вопрос: Вам известно, что Этингер был переведен в Лефортовскую тюрьму с созданием необычного для него режима?
Ответ: Это неправильно. И внутренняя, и Лефортовская тюрьмы одинаковы, никакой разницы нет.
Вопрос: Вы давали указание о том, чтобы содержать Этингера в особых, опасных для его жизни условиях?
Ответ: В каких особых?
Вопрос: В более жестких, чем остальных? Ведь Этингера поместили в сырую и холодную камеру.
Ответ: Ничего особенного нет, потому что он — враг. Мы можем и бить арестованных — в ЦК ВКП(б) меня и моего первого заместителя Огольцова неоднократно предупреждали о том, чтобы наш чекистский аппарат не боялся применять меры физического воздействия к шпионам и другим государственным преступникам, когда это нужно… Арестованный есть арестованный, а тюрьма есть тюрьма. Холодных и теплых камер там нет. Говорилось о каменном полу — так, насколько мне известно, пол везде каменный… Я говорил следователю, что нужно добиваться от арестованного правды, и мог сказать, чтобы тот не заводил нас в дебри…»
Согласно версии Абакумова, в поле зрения 2-го Главного управления МГБ Этингер попал не позднее 1949 г. Он «неоднократно допускал враждебные выпады против Вождя, что было зафиксировано оперативной техникой». Уже в ноябре 1949 года рассматривалась возможность ареста Я.Г.Этингера. Однако руководитель личной охраны Сталина генерал-лейтенант Власик передал установку: Этингера и другого крупного ученого — биохимика, специалиста-онколога, Героя Соцтруда И.Збарского (кстати — одного из ученых, мумифицировавших тело Ленина) — перевести на менее заметные должности и уже потом арестовать. Абакумов В.С. - генерал-полковник, министр госбезопасности, его службы установили подслушивающее устройство в квартире Этингера, докладывал в ЦК и Сталину содержание разговоров, которые велись в квартире, принимал участие в допросах Я.Г.Этингера, подписал ордер на арест Я.Я.Этингера.
В своих показаниях Абакумов напоминал, что именно МГБ 15 апреля 1950 г. просило у ЦК ВКП(б) разрешение на арест Этингера. Санкцию на арест тогда вновь не получили. «Такие аресты, как аресты ученых, — писал в свое оправдание Абакумов, — всегда являлись важными и к ним по указанию ЦК ВКП(б) мы подходили всегда с особой тщательностью».
16 ноября 1950 г. Абакумов вновь направил записку, на этот раз — Сталину, в Сочи, с просьбой ждать разрешение на арест Этингера. Эта записка была у Поскрёбышева, затем попала Булганину. Тот запросил Абакумова, «как быть?», и «я, — писал опальный министр госбезопасности, — ему ответил, что Этингер большая сволочь и его следует арестовать, после чего тов. Булганин дал согласие на арест». Обратите внимание, разрешение на арест Этингера дал Булганин, наш незаметный маршал.
Во время допросов Этингера, проходивших с участием самого Абакумова, министр требовал от подследственного признаться, «как он залечил Щербакова». Этингер же пытался объяснить, что Щербаков был тяжко болен, сообщал всякие непонятные и раздражавшие Абакумова медицинские сведения, из которых, однако, следовало, что врачем, лечившим Щербакова, был не Этингер, а Виноградов (Этингер был только консультантом), а называя Виноградова, он ничего отрицательного о нем не показал». Абакумов отвел все обвинения в том, что по его приказу арестованного перевели в холодную камеру, что стало, якобы, причиной его смерти. Содержание заключенного определял сам следователь, которым был Рюмин, «и умер Этингер, придя с допроса от тов. Рюмина».