– Мы с Элеонорой почти никогда не ведем доверительных бесед, – ответила она.
Поверить в это было нетрудно, и все же я был озадачен. Действительно, было в ней что-то непостижимое. Не зная, что сказать, я заметил:
– Вот беда! Ей нужно сказать, что лучше всего говорить только правду.
Мэри Ливенворт расплакалась.
– О, почему это стряслось именно со мной? Ведь раньше я была так счастлива!
– Быть может, именно потому, что вы были так счастливы раньше.
– Мало того, что дядя умер столь страшной смертью, так теперь ей, моей сестре, приходится…
Я коснулся ее руки, и это, кажется, привело мисс Мэри в себя. Замолчав на полуслове, она прикусила губу.
– Мисс Ливенворт, – шепнул я, – надейтесь на лучшее. К тому же, я убежден, вы тревожитесь совершенно напрасно. Если не всплывет ничего нового, простого увиливания от ответа недостаточно, чтобы кто-то смог навредить ей.
Я сказал это, чтобы проверить, есть ли у мисс Мэри сомнения в будущем, и был щедро вознагражден.
– Нового? Откуда взяться чему-то новому, если она не виновна?
Внезапно мисс Мэри замерла, как будто в голову ей пришла какая-то мысль. Развернувшись так, что надушенный капот скользнул по моему колену, она спросила:
– Почему они больше не спрашивали меня? Я могла сказать им, что вчера вечером Элеонора не выходила из своей комнаты.
– Могли?!
И что мне было думать об этой женщине!
– Да, моя комната ближе к лестнице, чем ее. Если бы она проходила мимо моей двери, я бы услышала, как вы не понимаете?
А-а, всего-то…
– Этого недостаточно, – вздохнул я. – Можете еще что-нибудь добавить?
– Я бы сказала все, что нужно, – прошептала она.
Я отпрянул. Да, эта женщина не остановилась бы перед ложью, чтобы спасти сестру, и лгала во время допроса. Но если тогда я был ей благодарен, то теперь пришел в ужас.
– Мисс Ливенворт, – сказал я, – ничто не оправдывает человека, который нарушает законы собственной совести, даже спасение того, кого мы не так уж и любим.
– Ничто? – повторила она. Губы ее поджались и задрожали, прелестная грудь начала вздыматься, и она отвернулась.
Если бы красота мисс Элеоноры поразила меня меньше, если бы ее ужасающее положение пробудило в моем сердце меньше волнения, с той минуты я был бы конченым человеком.
– Ничего такого уж плохого у меня на уме не было, – продолжила мисс Ливенворт. – Не думайте обо мне плохо.
– Нет-нет! – воскликнул я, и нет в мире такого мужчины, который не произнес бы того же на моем месте.
Что еще мы могли сказать друг другу, я не знаю, потому что в эту секунду дверь комнаты отворилась и вошел человек, в котором я узнал мужчину, незадолго до этого ушедшего следом за Элеонорой Ливенворт.
– Мистер Грайс, – сказал он, остановившись у двери, – можно вас на пару слов?
Сыщик кивнул, но не поспешил к нему, а наоборот – неторопливо отошел в противоположный конец комнаты, где снял крышку с чернильницы, которую видел там, пробормотал в нее что-то нечленораздельное и снова закрыл. В тот же миг меня охватила странная фантазия: мне подумалось, что если сейчас прыгнуть к чернильнице, открыть ее и заглянуть внутрь, то я услышу тайное послание, которое мистер Грайс ей вверил. Но я сдержал этот глупый порыв и удовлетворился наблюдением за смиренным выражением лица, с которым сухопарый подчиненный ждал приближения старшего.
– Что случилось? – осведомился последний, подойдя наконец к нему.
Человек пожал плечами и увлек начальника в открытую дверь. Оказавшись в зале, они заговорили шепотом, и поскольку были видны только их спины, то я повернулся к своей собеседнице. Она была бледна, но спокойна.
– Он от Элеоноры?
– Не знаю. Боюсь, что да. Мисс Ливенворт, – продолжил я, – возможно ли, что ваша сестра имеет что-то, что хочет скрыть?
– Значит, вы думаете, она что-то пытается скрывать?
– Я этого не говорю. Но было столько разговоров о какой-то бумаге…
– У Элеоноры они никогда не найдут никакой бумаги. И вообще ничего подозрительного, – прервала меня Мэри. – Начать с того, что там вообще не было никаких бумаг, важных настолько, – тут я заметил, что мистер Грайс вдруг замер, – чтобы кому-то пришло в голову выкрасть их и спрятать.
– Вы в этом уверены? А что, если вашей сестре известно что-то…
– Ей ничего не известно, мистер Рэймонд. Мы жили обычной, размеренной жизнью, и я не понимаю, почему все об этом говорят. Дядя несомненно погиб от руки злоумышленника. То, что из дома ничего не пропало, не доказывает того, что в него не проник грабитель. А что до запертых окон и дверей – вы что, готовы безоговорочно верить в таком важном деле каждому слову слуги ирландца? Я нет. Я думаю, что убийца – один из банды грабителей, которые живут тем, что вламываются в чужие дома, и если вы не можете согласиться со мной, то попытайтесь хотя бы признать, что такое объяснение вполне возможно. Если не ради семьи, то хотя бы… – И она обратила ко мне свое лицо во всей его волшебной красоте: глаза, щеки, губы – все столь изысканно, столь прелестно. – То хотя бы ради меня.