- Но какое отношение это имеет к фондовой бирже?
- Эх, Пен! Да чего будут стоить акции, если промышленные предприятия станут переплачивать своим рабочим? Цены на сырье тоже ведь возрастут, и тогда в стране начнется инфляция, как это случилось в Германии и Австрии. Там сейчас за пятнадцать центов, если считать на наши деньги, можно купить отличный маузер.
- Благодарю. Я уже наслышан об их инфляции.
- В таком случае тебе должно быть понятно, что значит удержать то, что имеешь. Иногда я задаюсь вопросом: хочу ли я и дальше играть на бирже?
- Что?!
- Впрочем, хочу. Я тоже жаден. А жаль. Таким, как мы с тобой, следовало бы выйти из игры на какое-то время. Но мы не выйдем. Даже думать об этом глупо. Великое множество акций продается сейчас по ценам, далеко не оправдываемым прибылью. Это - нездоровая практика. Она означает, что с нами - людьми, у которых есть деньги на покупку акций, - дело обстоит столь же скверно, как с рабочими. Рабочие вызывают инфляцию тем, что получают слишком много денег, а мы - тем, что взвинчиваем цены на акции до уровня, намного превышающего их реальную стоимость.
- Таких разговоров я тут слышал предостаточно, Игра на понижение.
- Не думаю, что здесь только игра на понижение. Беда в том, что мы всего в двух шагах от биржи, а там все, что ни скажет человек, воспринимается либо как игра на понижение, либо как игра на повышение. Думать иначе вы, ребята, не можете.
- Я не маклер. Пожалуйста, не путай меня с ними.
- Нетрудно спутать. Ты рассуждаешь, как маклер. Откровенно скажу: не люблю я фондовой биржи. Не люблю опасной игры. Хорошо бы найти два-три предприятия и вложить в них капитал. Приобрести пакет акций по той цене, какой они стоят, и держать их лет двадцать - тридцать. А платить за них деньги, которых они не стоят, я не хочу. Слишком на многое взвинчены цены. Но я, к сожалению, не в силах противостоять соблазну и потому продолжаю покупать.
- Ты не больше меня противишься легкому заработку.
- Боюсь, что так. В душе я скряга. Противно только платить по пятьдесят долларов за пятнадцатидолларовые акции. Кстати, как там сегодня дела?
- На бирже? Вот, смотри. "Эллайд кемикл" - сто двадцать четыре, "Братья Додж" - двадцать два с половиной, "Америкэн рэдиейтор" - сто восемь, на два пункта ниже. "Йеллоу трэк" - двадцать семь с половиной.
- Ясно, - сказал Джордж Локвуд. - Где ты встречаешься со своими приятелями?
- У Рэя в конторе. Обед он велел принести туда. Если ты идешь, мне придется позвонить ему. Ну, как?
- То, что я скажу, им не понравится.
- А ты молчи или не ходи совсем.
- Ладно, помолчу и послушаю. Для разнообразия, - сказал Джордж Локвуд.
Пенроуз Локвуд попросил свою секретаршу позвонить секретарше Рэя Тэрнера и сказать, что на обед к ним придет еще и мистер Джордж Локвуд.
- Как Джеральдина? Она ужинала у нас на прошлой неделе. Ты знаешь, наверно.
- Да.
- Уилме показалось, что она выглядит немного усталой.
- Она действительно устала. Закупала мебель для нового дома. Как Уилма?
- Хорошо. Может, поужинаете у нас как-нибудь? Сколько ты здесь пробудешь?
- С неделю. Пришлось мне удирать из Шведской Гавани.
- Как так?
- Какой-то деревенский парнишка убился, черт побери, на моей территории.
- Когда?
- Вчера. Вчера во второй половине дня. Дом закончили, последние плотники-итальянцы наконец уехали, и я возвратился домой. Попил чаю и только хотел принять ванну, как позвонил сторож. Мальчишка упал с дерева на стену и напоролся на две пики.
- На пики?
- У меня там сверху торчат пики. Ну, он на них а упал.
- Ужасно. Сколько ему было лет?
- Тринадцать - четырнадцать. Из большой семьи. Сын фермера по имени Зенер. Я ни в чем не виноват. Мальчишка залез ко мне на территорию может, высматривал, чем бы поживиться. А я сбежал из Шведской Гавани, чтобы не отвечать на вопросы и не присутствовать на следствии. Разговаривал с Артуром Мак-Генри - с юридической стороны у меня все в порядке. Но я стараюсь не иметь никаких дел с местными горожанами. Знакомство поддерживаю, но фамильярных отношений с бакалейщиками и с прочей публикой такого рода всегда избегаю. Мне не хотелось разговаривать с репортерами и отвечать на вопросы следователей. На это у меня есть адвокат. Между прочим, Джеральдина ничего не знает, так что ей - ни слова.
- Разумеется.
- Еще воспримет это как дурное предзнаменование. Ты ведь знаешь Джеральдину.
- Она все равно узнает.
- Но не сразу. Если я скажу ей потом, она не будет так потрясена. Если б она узнала вчера вечером, то почти наверняка сказала бы, что не станет жить в этом доме. Проклятие на дом Локвудов.
- Ты так это называешь?
- Нет, конечно. Но в представлении других это выглядит так. Романтизируют злосчастную историю с воришкой. О чем ты задумался? Не нравится, что я назвал его воришкой?
- Да нет, наверно, так оно и было, - ответил Пенроуз Локвуд.
- Тогда что же гложет тебя? В мыслях ты блуждаешь где-то очень далеко отсюда.
- Нет. Я совсем рядом. У меня своя проблема. Ничего похожего на твою, но проблема.
- Могу я помочь?
- Думаю, да. Ты всегда был сообразительней меня по части женщин. Может быть, ты подумаешь за меня. Сам-то я, кажется, думать разучился. По крайней мере, об этом. И из-за этого не могу думать ни о чем другом.
- Попробуем, Пен.
- Только не называй меня братишкой.
- Но мысленно-то можно, я думаю? Я хочу помочь. Не так уж много на свете людей, которым я хотел бы помочь. Итак, у тебя есть подруга.
- За всю совместную жизнь с Уилмой, а женаты мы с ней более двадцати лет, я никогда не изменял ей. Бывали моменты, когда, как мне кажется, я мог завести роман и один раз уже почти завел. Это было во время войны, на Лиг-Айленде, где стояла наша часть. Девушка, вернее женщина, из Филадельфии, жена одного моего знакомого, которого ты не знаешь. Но мы оба поняли, что это - только блажь, потому что в глубине души она любила своего мужа, а я - Уилму. И мы перестали встречаться. Сейчас, когда я об этом думаю, я вижу, что между нами не было ничего такого, за что ее муж или Уилма могли бы быть в претензии. Мы просто любили беседовать. За все время знакомства я поцеловал ее только раз, и после этого мы поняли, куда это может повести. Мы сразу же порвали отношения.