Политические взгляды и прогнозы Браудера были на самом деле тоже важны для меня. Браудер вообще очень интересовал меня как личность. Он сам - не меньше чем Магнитский. К тому моменту для меня не было истории Магнитского без Браудера. В том голландском фильме, как я сейчас понимаю, не хватало именно Браудера, рассказа о его роли. В этой части осталась некая недосказанность.
Мы же с Торстейном как раз стремились построить фильм вокруг Браудера как рассказчика. Отчасти это получилось. Хоть и с совершенно иной точки зрения, чем та, которую мы себе изначально представляли. Мы хотели чуть ли не вовлечь его в работу с актерами, художниками и декораторами, по крайней мере консультировать нас по всем деталям «аферы века». И не исключено, что если бы - мне немного не по себе от этой мысли - он работал с нами так, как мы этого тогда хотели, наш фильм целиком и полностью повторил бы его версию этой истории.
Но Билл был слишком занят. Пожалел ли он об этом хоть раз с тех пор? Мне, по крайней мере, он в этом уже никогда не признается.
Начало 2014-го. К нам присоединяется Сабина Бубек
Сабина Бубек - высокая блондинка лет пятидесяти. Она - то, что называется «заказывающий редактор», commissioning editor - титул, произносимый в нашей профессии с придыханием. Это тот, кто, грубо говоря, дает деньги на кино. На фильм, который будет показан по телевидению.
К телевидению у киношников отношение неоднозначное. Как, впрочем, и у остальных граждан. Большинство моих знакомых утверждают, что вообще телевизор не смотрят. Есть и такие из коллег, кто говорит: я снимаю продукцию для телевидения, но телевизор не смотрю. Проблема лишь в том, что профессиональный качественный документальный фильм, в Западной Европе по крайней мере, без телевидения не сделать. Иначе говоря, если режиссура - это то, на что ты живешь, ты будешь общаться с такими людьми, как Сабина Бубек.
Сабина живет и работает в Майнце - среднего размера городе в двадцати минутах езды от Франкфурта, и я бы, наверное, не знал даже, где он находится, если бы не очень важная организация под названием ZDF, которая там обосновалась. ZDF - буквально «Второе немецкое телевидение» - один из источников финансирования знаменитого телеканала ARTE. Знаменит ARTE тем, что он одновременно и немецкий, и французский, что он самый крупный из государственных каналов в Европе и специализируется на программах высокого художественного уровня. Каждый уважающий себя европейский продюсер «качественного» кино стремится получить финансирование ARTE.
ARTE - очень важная для Западной Европы институция. Так как считается, что обе катастрофические войны XX века произошли в большой степени из-за конфликта между Германией и Францией, в начале 1990-х было решено спонсировать взаимопонимание между двумя великими европейскими культурами путем государственного финансирования большого общественного двуязычного телеканала. «Акт Магнитского» - не первый мой фильм для ARTE, и я слышал не одну историю, как трудно дается на практике взаимопонимание не только между двумя великими культурами, а просто между французскими и немецкими коллегами - монтажерами, звукорежиссерами и прочим аудиовизуальным людом.
Но политика вокруг ARTE коснулась меня не теоретически, а очень даже практически. Об этом - позже.
Торстейн знал Сабину по совместной работе на The Act of Killing Джошуа Оппенгеймера, который был номинирован на «Оскара» в 2013-м. «Оскара» фильм не получил, зато, как рассказывал Торстейн, за несколько часов пребывания на церемонии в Dolby Theatre он подружился с Сабиной.
В начале 2014-го мы с Торстейном прилетели во Франкфурт на обсуждение нового проекта с Сабиной. Войдя в привокзальное кафе, где должна была состояться встреча, мы взяли по чашке кофе. Помню, как Торстейн выругался в момент, когда Сабина входила в кафе. Я не понял, в чем дело. Пока мы искали свободный столик, Торстейн показал мне довольно большую красную пластиковую пробку от бутылки из-под «Кока-колы» - она плавала в его капучино. Он чуть не подавился ею. «Нехорошее предзнаменование», - пробурчал Торстейн.
Встреча на самом деле прошла хорошо. Сабина мне понравилась. Она не казалась типичной немецкой телевизионщицей, держащейся от независимых киношников на почтительном расстоянии. В ней не было того всезнайства, того рефлекторного стремления поучать, которое, увы, так распространено у немцев. Она слушала нас с искренним вниманием, живо реагировала на эмоциональные акценты, которые я делал в рассказе о коррупции и произволе в России. Воодушевленный пониманием, я позволил себе перейти на личный, субъективный тон. «Почему у нас, русских, все не так, как у людей? Об этом я тоже хотел бы рассказать в этом фильме». Я собрался было привести примеры того, как все плохо в России и как все замечательно на Западе, но, взглянув на Торстейна, который терпеливо ждал, пока я закончу свою тираду, и вспомнив про пробку от «Кока-Колы», я почему-то осекся. Торстейн воспользовался паузой и заговорил о технической стороне проекта.