Люди во всем мире готовы верить в героизм. В борьбу добра со злом – чистого добра с чистым злом. Ведь у Магнитского нет изъянов, а у его врагов нет ни одной положительной черты.
Даже если любой разумный человек, поразмыслив, согласится, что в жизни ничего в чистом виде не бывает, подсознательно он готов допустить, что есть исключения и хороший человек может быть хорошим во всем и до конца. С таким допущением легче жить. Это и есть вера. Поэтому никакое развитие науки не убило религию. И тому, кто имеет способность и дерзость рассказывать истории о борьбе добра со злом в чистом виде, обеспечено, так сказать, очень большое количество лайков.
У истории Магнитского конец плохой, хеппи-энда нет. Не случайно Браудер в своей книге вложил в уста Магнитского такую фразу: «У русских историй не бывает хороших концовок». И этим отличается законченный голливудский фильм от сюжета, способного влиять на политику и даже на ход мировых событий. Герой погиб, но еще есть возможность наказать виновных. Сергея не воскресить, но за справедливость для Сергея можно и нужно бороться. А это много работы, и с учетом того, что наказывать надо российское государство, найдутся те, кто эту необходимую работу оплатит.
Но на эти механизмы мифотворчества смотреть со стороны я начал значительно позже. Вся история Браудера – Магнитского оттого меня так и задела, что я, считая себя изощренным, информированным и подготовленным профессионалом, оказался на поверку самым обыкновенным слушателем и зрителем, со всеми рефлексами и инстинктами потребителя массовой информации. С неудовлетворенным желанием веры во что-то чистое и светлое, с надеждой послужить делу восстановления справедливости, а не просто сделать очередной телефильм.
Впрочем, рассказ Браудера, конечно же, содержал зародыш саморазрушения. И зародыш развился в процессе создания фильма, который должен был верно следовать этому рассказу. Мне кажется, что если бы я не занялся этим мифом, его разрушение все равно было бы неизбежным. В то же время меня поражает, что наши неглупые и образованные соотечественники до сих пор в упор, что называется, не видят нестыковок в вымысле. Но ведь и я сам так долго их не замечал!
Нельзя сказать, что даже в тот самый первый вечер я просто проглотил всю историю без вопросов. Я просил Билла что-то объяснить, возвращался к каким-то моментам. Соблюдал принятую у «качественных» тележурналистов дистанцию эдакого здорового скепсиса. Даже перебивал собеседника несколько раз – пусть, скорее, и для проформы. Иногда это дестабилизирует интервьюируемого, он начинает путаться. Но не Браудер. Он ни разу не сбился с магистрали своего повествования, ни разу не смутился и не снизил драматического напряжения сюжета.
И только гораздо позже, вглядываясь в его лицо на монтажном мониторе, я начал понимать, с каким внутренним усилием он иногда выбирал слова. В тех самых моментах, которые я сейчас называю нестыковками.
Но, слушая его первый раз в 2010-м, я весь внутренне ликовал. Передо мной сидел интереснейший, редчайший персонаж, прирожденный рассказчик, каких мало, и на мою кассету записывался готовый гениальный сценарий.
Мы тепло попрощались и договорились поддерживать связь. Он просил меня держать его в курсе подготовки к съемкам.
Лето 2010-го. Я обдумываю сценарий фильма
Я собирался делать докудраму, фильм с актерами, основанный на документальном материале. Я был уверен, что понял историю с первого раза, и вопрос был лишь в том, чтобы все это воплотить кинематографически.
Сейчас мои оппоненты задают мне вопрос: а где документы, которые доказывают, что все не так? И с обнаружения каких документов начались мои сомнения?
Конечно, такие документы были. Это протоколы допроса, о которых я скажу ниже. Но сейчас я понимаю, что уже после первого интервью у меня должны были возникнуть вопросы. Еще до всяких документов. Я должен был заметить внутренние противоречия, неправдоподобие. Мешала магия Браудера. Но не только. Повлияло определенное не то чтобы незнание российской действительности – а скорее немного наивное отношение к ней, некоторое невнимание к подробностям, пренебрежение к деталям. Пренебрежительное, можно сказать, отношение к российским будням. И это не связано напрямую с тем, что я много времени провожу за границей. Даже живущие в России люди, пишущие о правоохранительной системе, подчас поверхностно и нелогично воспринимают историю Магнитского, возможно, даже и не желая знать что-то важное о жизни в своей стране.