– Вы ждали, что… что-то случится?
– Не знаю. У меня было ужасно тревожно на душе, мы еще об этом поговорим. Я бы хотела, чтобы вы, – она сжала спинку стула так, что костяшки пальцев побелели, – пошли и взглянули на Элизабет. Только это. Я знаю, что здесь что-то не то, но не могу сказать что. Потом возвращайтесь, и мы поговорим. Может быть, все эти вещи за последние недели… я просто себе нафантазировала – была такая неразбериха. Я… – Она зашаталась, потом, словно одернув себя, слишком энергично повернулась к Джорджии: – У меня к вам просьба – не могли бы вы пойти и побыть немного с детьми? Я была бы бесконечно благодарна вам за доброту. Гувернантка Присциллы в отпуске, а они не принимают мисс Эйнсли. Ужасно не хочется отпускать их бродить сейчас по дому.
Джорджия с радостью согласилась. Миссис Ресторик написала мужу записку и поднялась с Джорджией наверх. Появился Хивард и повел Найджела в комнату Элизабет. По дороге он извинялся, рассеянно и как-то даже смешно, что втягивает Найджела в такую историю. Он смотрелся намного подавленнее своей жены – так, будто ему было нечем прикрыться от горя, кроме как своим хорошим воспитанием, которое все равно проигрывало эту схватку.
– Надеюсь, вы послали за полицией? – спросил Найджел.
Хивард вздрогнул. Гримаса отвращения появилась на его лице.
– Да, боюсь, что разразится ужасный скандал. Вы же знаете, как это бывает в нашей стране. Скандал да сплетни. Конечно, Диксон сделает все возможное, чтобы унять шум. Это главный констебль. Мой друг. Замечательный парень. Берегите голову, тут низко.
Наверху был муравейник, как и говорил Ресторик. Темные низкие коридорчики петляли и заворачивали, пока ты совсем не терял ориентации. Низкие двери. Ступени пугают ногу своей неравномерной высотой.
– А за доктором вы посылали?
– Я подумал, что не стоит. Тут же Боган, верно? Он ею и занимался.
Он мнительно, словно извиняясь, смотрел Найджелу в глаза, и взгляд его говорил так же откровенно, как и слова: «Чертовски неудобно получается – кругом одна неразбериха. И отчего Шарлотте взбрело в голову впутать вас во все это, просто ума не приложу!» Он настолько переигрывал, что Найджел сам пошел ему навстречу:
– Мой дядя – младший уполномоченный в Нью-Скотленд-Ярде. У меня есть некоторый опыт по распутыванию таких вещей. Может, я смогу вам чем-то помочь?
– Тронут. Тронут. Очень мило с вашей стороны. Ну вот, мы и пришли. Эндрю сказал, что мы не должны ничего трогать. Я… э-э, оставлю вас здесь. Робине… это наш констебль… он скоро будет – когда я звонил, он обещался побыстрее. С этим снегом куда-то попасть – целая проблема. – Произнеся все это, Хивард Ресторик открыл дверь и торопливо удалился со сцены.
Зрелище могло быть самым гнетущим из всего, виденного им в жизни, потому что все здесь, даже главная роль, как будто нарочно противоречило понятию о трагедии. Комната оказалась веселой, с более высоким потолком, чем где-либо еще в доме, драпированная миленькими обоями в цветочек и яркими занавесочками в том же духе. Затемняющие занавески были раздвинуты, и свет, отражаясь от снега, наполнял комнату неземным сиянием. По стульям была развешана яркая одежда, в глаза бросалась малиновая туфля посреди комнаты, а зеркала на туалетном столике отражали кристально чистые снопы лучей от нюхательных флакончиков и разных дамских мелочей. Чистый и приятный аромат, похожий на сандаловое дерево, висел в воздухе. В такой комнате должна была жить юная девушка – сама невинность и легкомыслие.
И Элизабет Ресторик, которая свешивалась с балки посреди потолка, с тонкой веревкой, дважды обернутой вокруг шеи, до сих пор оставалась юной. Она была девственно нагой. Даже после смерти ее тело было так совершенно, что слегка перехватывало дыхание. Сияя в блеске утреннего снега, с накрашенными красным лаком ногтями на ногах, которые были так близко к полу, что казалось, она стоит на цыпочках, ее тело приковывало взгляд и наполняло сердце странным трепетом. Найджел понял, какой неотразимой красотой обладала девушка при жизни.
Нет, она была женщиной, а не девушкой, это читалось на ее лице. На нем, хотя слегка и искаженном самоубийством, – спокойном и будто чуть-чуть улыбающемся, – оставил свой след опыт. Вокруг карих глаз залегли тонкие морщинки, а тонкая кожа на висках казалась немного усталой. Несколько секунд Найджел был так заворожен ее красотой и чуть-чуть кокетливым взглядом, что его сразило, когда он наконец заметил ненормальную странность. Элизабет была накрашена. Поняв это, он уже не мог выбросить из головы сей факт, даже пока шли обычные проволочки расследования. Ее лицо было накрашено, пусть и не идеально – губная помада не совсем точно повторила контуры губ. Что ж, в такие минуты трудно ждать от руки повиновения. Найджелу показалось, что это многое говорит ему об Элизабет – например, ей могло надоесть накладывать свой макияж, глядя в глаза наступающей смерти.