Немного пройдя с майором Диксоном по коридору, Найджел вкратце изложил ему свою точку зрения, ту самую, что до этого – Шарлотте Ресторик.
– Теперь вы видите, – подытожил он, – совершенно очевидно, что это – не самоубийство. Не берусь судить, но вскрытие было бы нелишним, и еще – хорошо бы осмотреть веревку под микроскопом.
– Веревку?
– Да. Вы сами видели, что она была дважды перекручена вокруг ее шеи. Не спорю, она могла сделать это и сама. Но с таким же успехом можно считать, что это сделал убийца, два раза обмотав ей шею, чтобы следы от двойной петли перекрыли те синяки, которые он нанес ей, когда придушил ее до потери сознания. Если веревку обмотали вокруг крюка на потолочной балке, а потом подтянули тело вверх, то под микроскопом будет видно, что волокна веревки топорщатся, располагаясь против направления движения веревки. На крюке остались частички угольной пыли. Эта пыль и шея девушки могут кое-что нам сказать. Вот почему я вмешался, когда увидел, что второй полицейский собирался развязать узел. Все предосторожности, когда в комнате старались ничего не трогать, были бы тщетны, успей он это сделать.
Найджел проговорил все это самым бесстрастным тоном, на который только был способен, пока майор Диксон с возрастающим ужасом пялился на него.
– Простите, я, кажется, позабыл ваше имя, – вымолвил главный констебль, наконец овладев даром речи. Фраза была этакой вежливой разновидностью реплики «Какого черта ты вмешиваешься во все это?» – той самой разновидностью, которая позволяла главному констеблю никоим образом не подвергать сомнению чувство глубочайшего уважения к находящимся в Истерхем-Мэнор.
– Стрэнджвейс. Мой дядя, сэр Джон, младший уполномоченный Нью-Скотленд-Ярда. У меня неплохой опыт в таких делах. Миссис Ресторик попросила меня помочь.
– Кошмар! Теперь же, верно, подымется шум! – вдруг промолвил майор Диксон. – Самоубийство – и то ужас, ну а убийство! Боюсь, Ресторик просто с ума сойдет, узнав об этом. – Он смотрел на Найджела уже обеспокоенным, заговорщицким взглядом, словно говорил: «Давайте просто забудем наш разговор». Глубоко вздохнув, он немного постоял перед закрытой дверью в комнату, словно на краю ледяной проруби, и тяжело ввалился в комнату.
– Филипс, не развязывайте веревку, просто обрежьте ее, потом оберните как-нибудь для экспертизы. Ресторик, у меня к вам пара слов. Кстати, нельзя ли отсюда позвонить?
– Конечно. Но…
– Робине. Свяжитесь с доктором Анструтером и попросите его заехать.
– Анструтер? – напрягся Хивард Ресторик. В его тоне зазвучала властность, показав Найджелу другую сторону его характера – повадки влиятельного землевладельца, не такого уж и бесцветного мужа при Шарлотте Ресторик, которым казался до того. – Будьте уверены, Диксон, доктор Боган – хороший врач и сделает все как нужно – освидетельствует ее смерть и так далее. Моя сестра была его пациенткой, и мне не так чтобы по душе…
– Простите, Ресторик, но возникли некоторые осложнения, – держал свою сторону майор Диксон, сопротивляясь довольно гневному выражению лица Хиварда. – Вы говорили с доктором Боганом? Какой нервной болезнью она страдала?
– Она страдала нервными расстройствами, которые распознавались с некоторым трудом. Вряд ли я волен объявить вслух их причину, – жестко сказал врач.
– В интересах следствия вас могут попросить это сделать.
– Тогда мне заново понадобится картина происшествия.
Дело явно стопорилось. И Найджел, стоявший у окна, попросил:
– В таком случае расскажите о вашем лечении.
– Пожалуйста. Я давал ей антидепрессанты, чтобы облегчить приступы, ну и, конечно, гипноз, чтобы облегчить и искоренить ее…
– Что ты делал? – воскликнул Хивард Ресторик. – И у тебя хватает смелости заявлять мне в глаза, что ты одурманивал мою сестру?
Ситуация складывалась довольно нелепая, однако раздражение, мерцавшее в голубых глазах Хиварда, и его агрессивная поза заставили полицмейстера Филипса встать плечом вперед, чтобы вовремя вмешаться. Но доктор Боган даже не встревожился.
– Гипноз – отнюдь не самая редкая форма лечения в наше время, – проговорил он с твердой уверенностью. – Никакой черной магии в нем нет.
– Преступление! – бушевал Ресторик. – Если бы я только знал, ты бы и секунды не задержался в моем доме!