— Ваша манера есть конфеты, мисс, несколько необычна, не так ли. Вы едите их одну за другой, причем очень быстро?
— Наверное, да.
— И как давно у вас появилась такая привычка?
— Со времени работы на кондитерской фабрике, мне тогда было только девятнадцать.
— Как возникла такая привычка?
— Девушкам не разрешалось есть изготовляемые ими конфеты, — сказала она и тихонько рассмеялась. — А кроме того, я терпеть не могла хозяина, и мне казалось, что я могу ему навредить таким способом.
— Понятно, — улыбнулся Мейсон. — Но скажите, пожалуйста, кто мог знать об этой вашей манере есть конфеты сразу и помногу?
Она пришла в некоторое смущение и что-то пробормотала.
— Вы должны говорить громче, — распорядился судья, — иначе секретарь не сможет записать ваши слова.
Она сказала чуть громче:
— Как будто никто… Может быть, кто-то из близких друзей… Разве… Ирма Редин.
— Был ли вашим близким другом мистер Лоули?
— Нет.
— Мистер Колл?
— Нет! — резко сказала она.
— Возможно, мистер Мейгард?
— Он был не другом, а нанимателем.
— Но ведь он, вероятно, знал, как вы едите конфеты?
Она была в явном замешательстве. Ответ «да» содержал бы прямой намек. Судья Гросбек, откинувшись на спинку своего кресла красного дерева, пристально вглядывался в ее лицо. Лейбли настороженно молчал, не решаясь прервать диалог, и лишь поворачивал голову от адвоката к свидетельнице и обратно.
— Я жду ответа на вопрос, — настойчиво проговорил Мейсон.
— Ну, он знал, что я работала на фабрике.
— Откуда?
— Ну, когда нанимал…
— Вы хотите сказать, что работали на кондитерской фабрике, когда мистер Мейгард пригласил вас работать в ночном клубе?
— Нет, он просто видел мои документы.
— А мистера Колла вы не числите среди близких друзей?
— Нет.
— Но одно время вы так считали?
— Смотря что считать дружбой.
— Так. Теперь насчет Роберта Лоули. Был ли он вашим другом?
— Н-н-нет… Но, может быть… да.
— Угощал ли вас конфетами мистер Пивис?
— О да. И не раз. Он такой милый.
— И он видел, как вы их ели?
— Ну да.
Мейсон повернулся к судье Гросбеку.
— Ваша честь, я прошу перенести заседание на завтра. Конечно, этот вопрос решает суд, и…
— У нас нет возражений, — поспешил сказать Лейбли.
— Прекрасно, — объявил судья. — По договоренности с обеими сторонами слушание продолжится завтра в десять утра.
У судьи Гросбека был такой вид, точно он хочет о чем-то спросить Эстер Дилмейер. Но намерение оставаться беспристрастным победило. Он встал и отправился в судейскую комнату.
Между тем, к Мейсону решительно направился Мейгард. Он явно был взбешен.
— С какой целью вы хотите втянуть меня в эту историю с конфетами? — рявкнул он.
— Я этого и не хочу, — ответил Мейсон, складывая свои бумаги. — Я просто задаю вопрос, а свидетельница отвечает.
— Согласитесь, Мейсон, ваша манера задавать вопросы довольно необычна.
— Это моя привычка, особенно, когда мне приходится иметь дело с людьми, которые пытаются навязать мне свои условия.
Мейгард подошел ближе и окинул адвоката холодным, враждебным взглядом, словно оценивая его возможности.
— Ну, что дальше? — спросил Мейсон.
— Мне это не нравится! — выпалил Мейгард и, повернувшись на каблуках, двинулся к выходу.
Подошла Милдред Фолкнер и протянула Мейсону руку:
— Я, конечно, не знаток, но, похоже, вы их чем-то расположили.
— Мне сдается, я напал на что-то интересное. Скажите, вы виделись с Шарлоттой?
Оживление сразу исчезло с лица Милдред, она кивнула, и в ее глазах заблестели слезы.
— Как сестра?
— Очень плохо. Ее осмотрел тюремный врач и заявил, что в течение двух суток больная не должна никого видеть. Ему пришлось сделать исключение только для меня, так как Шарлотта все время спрашивала обо мне. Доктор посчитал, что такое свидание поможет сестре… Но он предупредил, что не должно быть никаких разговоров о деле.
— Ну и как, вам это удалось?
— Да не очень. Шарлотта все порывалась что-то рассказать, ну а я сначала старалась свести разговор на другое, а потом подумала, что, если она выговорится, ей полегчает. Она ужасно взволнована.
— Чем же?
— Полиция вынудила ее признаться, что она отдала сертификат вам. Они ей сказали, что вы отказываетесь от ее защиты, а сертификат передали им. Просто поразительно, мистер Мейсон, насколько полицейские бессердечны и беспринципны!
— Видите ли, им кажется, что с преступниками все средства хороши.