Арлетт вздохнула с облегчением. Ей казалось бессмысленным противоречить отцу, заранее отказывая в том, на что, вероятно, и не придется соглашаться.
— Я сделаю все, что вы хотите, папа, — сказала девушка кротко, — но думаю, что Куртомер никогда не заинтересуется мною.
— Увидим. Ты согласилась, и мне нечего больше добавить. Может быть, мне следовало бы скрыть свои намерения. Если бы я не сказал тебе об этом молодом человеке, ты нашла бы его очаровательным, а теперь я не удивлюсь, если ты его возненавидишь только потому, что я его рекомендовал.
— Вы очень плохо думаете обо мне, — улыбнулась Арлетт.
— Совсем нет, но какая женщина не любит противоречить? Мне надо было бы сказать тебе о нем что-нибудь дурное, а я наговорил много хорошего и не собираюсь брать свои слова назад. Теперь он должен преодолеть твои предубеждения, и я думаю, что это ему удастся.
— От всей души ему этого желаю, — сказала Арлетт вполголоса. — Налить вам еще чаю, папа?
— Выпью очень охотно. Это нравоучение вызвало у меня жажду. Понимаешь, нет к этому привычки… Я читал нотации только твоему беспутному брату… Что там, Жюли? Я не звонил.
— Господин Мотапан спрашивает, угодно ли вашему сиятельству принять его, — ответила вошедшая горничная.
— Нет, это уже чересчур! — пробормотал граф сквозь зубы. — Вы ответили, надеюсь, что я не принимаю? — продолжал он громко.
— Я ответила, что ваше сиятельство изволит завтракать, но господин Мотапан сказал, что желает сообщить вам нечто важное.
— Хорошо! — воскликнул Кальпренед нетерпеливо. — Проводите его в мой кабинет.
— Боже мой! — прошептала Арлетт. — Если он пришел рассказать вам о брате…
— О Жюльене? — воскликнул Кальпренед. — Почему ты так думаешь? И что он может сказать мне о твоем брате?
— Но, папа, — прошептала девушка, — вы сами сейчас говорили… не мог ли Жюльен занять…
— Деньги у этого человека? Если мой сын сделал это, я больше не хочу его видеть. Я могу простить ему все, кроме низости. Но нет! Если бы Мотапан был кредитором Жюльена, этот невежа сказал бы мне прямо. Впрочем, мы сейчас узнаем, в чем дело. Через десять минут я сообщу тебе, чего хотел от меня этот дикарь.
Домовладелец ждал графа в кабинете с вежливым и спокойным видом. Кальпренед холодно ответил на его поклон и не предложил сесть.
— Я думал, что все объяснил вам утром, — сказал он сухо.
— Я по другому поводу, — ответил незваный гость, нисколько не сконфузившись этому более чем презрительному приему.
— О чем же речь теперь?
— Мне нужно кое-что узнать.
— Узнать? Вы пришли узнать у меня? О чем, позвольте спросить?
— Об одном обстоятельстве, которое касается вас как жильца моего дома и гораздо в большей степени касается меня.
— Денежные вопросы можно решить письменно.
— Переписка между нами заняла бы время, а я не могу его терять. Тем более что дело весьма серьезное. Если вы меня выслушаете, то поймете, что лучше решить это на словах.
Кальпренед задрожал: он подумал о своем сыне, и это странное предисловие встревожило его. Он вопросительно взглянул на Мотапана.
— Я должен предупредить вас, что вынужден начать с вопроса, — продолжал барон.
— Посмотрим, захочу ли я вам отвечать. Говорите!
— Во-первых, я желал бы знать, правда ли, что вы уволили камердинера…
— Какое вам дело?! Вы насмехаетесь надо мной? — закричал граф, покраснев от гнева.
— Нисколько. Уверяю вас, что имею серьезные причины спрашивать об этом. Сегодня ночью произошло кое-что, в чем я подозреваю одного из ваших слуг.
— У меня служат только женщины.
— Мне так и сказали. Но не мог ли камердинер, которого вы уволили, унести с собой ключ от вашей квартиры?
— Конечно, нет.
— И не остался ли у него ключ от моей квартиры, которую вы прежде занимали?