— Если с вами случится несчастье, помните: вы сами тому виной.
Кальпренед не удостоил его ответом. Он был скорее рассержен, чем испуган и не сожалел, что отказал Мотапану, потому что не придал никакого значения его намекам. Он не допускал мысли, что Жюльен мог что-то украсть, но проклинал беспорядочную жизнь сына, которая дала повод для таких обвинений.
— Я буду защищать его от клеветы этого человека, — бормотал он, меряя комнату большими шагами, — а если он не захочет исправиться, заставлю уехать из Парижа. Иначе он кончит тем, что опозорит себя, и его дурная слава коснется нас.
Кальпренед не задавался вопросом, сделал ли он для своего сына все, что должен сделать благоразумный отец. Он не сознавал, что сын вместе с достоинствами унаследовал и его недостатки и что поиск золота на дне моря — занятие не менее сомнительное, чем игра в карты. В эту минуту дверь кабинета тихо отворилась, и вошла Арлетт.
— Я просил тебя подождать, — сказал граф, нахмурившись.
— Да, но вы так долго говорили с Мотапаном… Я беспокоилась… — ответила любящая дочь.
— Ты была права, — перебил ее Кальпренед. — Речь шла о твоем брате.
— Ах! Боже мой! Неужели он занял деньги у этого человека?
— Хуже — он обокрал его!
— Этого не может быть! Он лжет! Вы же не могли этому поверить!
— Я не поверил. Но достаточно и того, что Мотапан обвиняет моего сына.
— С чего он это взял? Что случилось?
— Кто-то проник в его квартиру и украл опаловое ожерелье. Не знаю, откуда у этого старого негодяя такая вещь, но этой ночью ее похитили.
— Жюльен вернулся гораздо раньше обычного… в первом часу. Вы спали, но я еще не ложилась. Я все слышала. Он даже входил в этот кабинет.
— Странно… Я думал… Я надеялся, что он, как всегда, провел ночь вне дома, — прошептал граф, задумавшись.
— Вы надеялись?
— Да, потому что ночью на лестнице встретили человека, который отпер дверь нашей квартиры. У него был ключ… Этот человек держал в руках то самое ожерелье, и тот, кто с ним столкнулся, оторвал от него один камень.
— И вы думаете…
— Пока не будет доказательств, я думаю, что все это чепуха. А знаешь, кто рассказал об этом Мотапану? Дутрлез, наш милый сосед!
— Он! — прошептала девушка, потупившись и стараясь скрыть румянец.
— Да, он. Он, кажется, в хороших отношениях с Мотапаном. И этот поклонник Моцарта уверял, что вор прятался здесь. Поэтому Мотапан подозревает Жюльена.
— Это низкое подозрение, и я уверена, что Дутрлез его не разделяет. Я уверена, что в случае необходимости он защитил бы Жюльена, он его друг.
— Мне это неизвестно, но Мотапан скоро предоставит ему возможность доказать свою дружбу: он пошел в полицию. Выходит, нам всем, начиная с твоего брата, грозит допрос. И обыск. Сюда придут полицейские и станут везде шарить в поисках фамильной драгоценности Мотапана.
— И вы это допустите?
— Я вынужден. Если я воспротивлюсь, то поставлю себя в весьма неприятное положение. Да, милое дитя, вот он — результат мести Мотапана и болтовни любезного Дутрлеза. Твой и мой письменные столы отопрут… Если понадобится, даже взломают… Недавно взломали дверь покрепче этой, — сказал граф, взявшись за ключ, который торчал из замка маленького шкафчика с медными и черепаховыми инкрустациями, стоявшего у окна.
Позолоченный ключик легко повернулся в его руке, и шкафчик отворился. На полке, ярко освещенной зимним солнцем, граф де ля Кальпренед с изумлением увидел сверкающие бриллианты. Это было украденное ожерелье с опалами. Ошибиться было невозможно: на порванной цепочке недоставало одного камня.
Арлетт вскрикнула и упала без чувств на руки отцу.
— Жюльен!.. Это был он!.. Я сам расправлюсь с этим негодяем… Я убью его! — сказал прерывающимся голосом несчастный отец.
III
Жак де Куртомер был беззаботным фантазером, легкомысленным и не жалевшим ни о потерянном времени, ни о промотанном богатстве. Он жил как хотел и слушал советы только для того, чтобы им не следовать. Страстно влюбившись вначале в выбранное дело, в одно прекрасное утро он решил, что карьера морского офицера не для него и что он может заняться чем-нибудь получше, чем двадцать пять, а то и тридцать лет ждать эполет флотского капитана. К несчастью, он был сиротой, как и Альбер Дутрлез. Он не имел других родственников, кроме старшего брата и богатой тетки, которые заботились о нем, когда он был юн. Брат и тетка и теперь продолжали принимать в нем участие, но он с ними не советовался, хотя и сохранял прекрасные отношения.
С тех пор как Куртомер оставил флот, он уже растратил добрую треть своего состояния — от двадцати тысяч франков годового дохода у него осталось только тринадцать, да и те вскоре должны были растаять. Но он не тревожился, убежденный в том, что смелый человек, даже разорившись, всегда сумеет поправить свои дела.