***
Чонгук смотрит с хитрой улыбкой, и я понять не могу, почему он так лыбится, но на всякий случай отодвигаюсь.
- Ты точно ничего ему не говорил? – в который раз уточняю, но друг снова отрицательно машет головой.
- Ты правда не понимаешь, почему я настолько доволен? – теперь уже моя очередь мотать несчастной головушкой, будто я игрушка. – Он тебя умолял вернуться к нему.
- Ничего он не умолял, - отмахиваюсь, хотя если учесть обычное поведение Юнги-шши и сравнить с сегодняшним, то Чонгук близок к правде. Друг нетерпеливо ёрзает на кровати.
- Так как ты поступишь?
А вот это мне и самой интересно.
- Промаринуй его в неизвестности еще пару дней, - советует добренький Чонгук, но он не знает основного: мне и самой некомфортно вдали от дома. Я ужасно хочу в свою маленькую комнату-крепость с самой удобной в мире кроватью, цветастым одеялком и десятками подушек – упасть туда и забыться спокойным сном хотя бы на день. Когда я сообщаю об этом Чонгуку, он только улыбается и советует:
- Тогда лучше сейчас беги. Твой опекун как раз через полтора-два часа должен домой возвращаться, разве не так?
Лицо Юнги-шши, когда он открывает дверь на кухню, а там уже ждем я и ужин – бесценно.
Он безупречно вежлив во время приема пищи, только ловит за руку (и да, я отдергиваю её в то же мгновение под его расстроенным взглядом), когда я иду мыть посуду, и просит присесть.
- Я отлично понимаю, что ты меня не простила, - согласно киваю, ничуть не скрываясь – такие вещи не прощаются в одно мгновение. Он продолжает, - да и понимаю это. Вот только, раз ты решила вернуться, я хочу немного сменить наши правила. Нет, ничего такого, - видя мою напряженность, сразу же пытается успокоить, - просто теперь мы делим все обязанности по дому поровну. Это обязательное условие, пойдет?
- Но вы же меня держите… - начинаю, но у мужчины в одно мгновение лицо становится настолько несчастным, что замолкаю. Молчим пару минут, пока он собирается с мыслями.
- Я тебя не «держу» ради чего-то. На самом деле, я думал, что ты давно это поняла… Мой очередной недочет, - никогда не видела его настолько раздраженным – на себя. - Вообще-то, мне знакомый психолог посоветовал дать тебе чем-то заняться, чтобы ты сначала могла адаптироваться в доме и принять свою свободу. А потом – каюсь, я настолько привык, что просто… Чёрт. В общем, обязанности поровну, потом составим расписание. Идет?
Молча киваю, чувствуя себя, как три года назад – подобранным с улицы щенком. Мужчина продолжает:
- И второе: если ты вдруг захочешь кого-то привести, просто напиши мне сообщение. С моей стороны… больше такое не повторится.
- Мне некого водить, - осторожно уточняю, от чего лицо опекуна на мгновение становится нечитаемым, а потом он по своему обыкновению улыбается. – И вы тоже… в общем, делайте всё, но только предупреждайте.
- Какие твои годы. И нет, я не буду никого водить, - твердо и уверенно. Ну ладно, как хочет.
(Признаваться себе, что после этих его слов железные тиски вокруг сердца разжались, я не собираюсь.)
- Кроме того, я надеюсь, что ты не собираешься искать жилье сразу же после окончания колледжа. То есть я понимаю, если ты захочешь действительно жить отдельно и наслаждаться этим – то пожалуйста, но если только потому, что боишься стеснить меня или считаешь, что моя опека живет только до твоих двадцати одного, то ты ошибаешься.
Мужчина напротив настолько восхитительно серьезен, что дыхание перехватывает. И да, в глубине души я всё еще сердита на него, вот только… его слова дают четко понять: для него я всего лишь воспитанница.
Девушки он во мне не видит.
***
В спокойном, размеренном темпе проходит еще год. Мы мирно сосуществуем, наверное, даже слишком осторожничаем друг с другом, излишне вежливы и предупредительны… Ну и к черту. Я действительно остаюсь жить с ним после окончания колледжа, хотя на самом деле уже трижды полностью собирала свои вещи в твердой уверенности, что уйду.
А потом спускалась в гостиную, где Юнги работал, сидя на полу и будучи обложенным псами со всех сторон. Он поднимал взгляд, коротко улыбался – одними уголками губ, как всегда, интересовался, не хочу ли я какао с только что испеченными булочками… И меня отпускало напряжение, я кивком соглашалась и возвращалась к себе – разбирать сумки и нервно кусать губы.
Мои чувства? Они никуда не делись, наоборот, крепли с каждым днем, заставляя просыпаться посреди ночи, тяжело дыша – в снах Юнги отвергал мои признания раз за разом.
В остальном мы почти что вернулись к привычному образу жизни. Юнги ненавязчиво таскает мне еду, когда я простужена, подвозит на пары и опекает в своей привычной манере – осторожно и не напрягая. Когда пришла пора искать мне работу по специальности, он даже отменил все свои планы на работе и ответственно ходил со мной на все собеседования. Ждал, правда, у входа или где-то в парке неподалеку, но мне и этого хватало для ощущения себя значимой.
Театральный кружок я, кстати, не забросила, а после выпуска так и вообще нахально предупредила Намджун-сонсэннима, что теперь он не отвертится от совместных вечеров с выпивкой. Он ничуть не возражал, кажется, точно так же привязался ко мне, как и я к нему.
Что самое странное в общей жизни с Юнги – так это взгляды. Непонятные, пристальные и внимательные, которыми опекун одаривает меня почти всегда, когда думает, что я не замечаю.
А еще…
Чонгук почти что при каждой встрече ненавязчиво намекает, что пора бы уже попробовать перевести отношения с Юнги на новый уровень. Мол, работа у меня теперь стабильная, даже если и мои чувства отвергнут, то найти жилье сейчас совсем не будет проблемой, и так далее, и тому подобное, а, может, опекун и сам жить без меня не может, чего это я только хожу и вздыхаю, вздыхаю и хожу…
Достал меня друг этим так, что когда он в очередной раз завел об этом беседу, я просто оставила деньги за свой заказ и ушла. Чонгук потом тропинку протаптывал под окнами моей комнаты, так как пускать его внутрь я запретила (мне, наверное, показалось… но Юнги-шши при этом выглядел настолько довольным, что я даже удивилась) и время от времени звонил. Звонки я сбрасывала, но втихаря подсматривала в щелочку между штор, как друг ходит туда-сюда, а за ним заинтересованно топотят псы, тоже туда-сюда. Простила я друга только после сообщения с обещанием, что он больше никогда эту тему не поднимет.
Юнги так скривился, когда я попросила его впустить Чонгука, что я смеялась еще долго. Правда, Гукки надолго не остался, лишь вручил мне извинительный торт и смущенно попросил прощения, после заинтересовано зыркнул в сторону опекуна, награждающего самого Чона презрительным взглядом, неожиданно развеселился и пообещал прийти на стандартные пятничные посиделки. После ушел, привычно чмокнув меня в щеку, а Юнги после этого весь вечер крутился рядом, очень палено пытаясь узнать причину ссоры с лучшим другом. Пришлось краснеть и отшучиваться, а после вообще сбежать в свою комнату под предлогом подготовки к работе.
Тот день закончился тем, что Юнги привычно зашел мне пожелать спокойной ночи, невозмутимо подоткнул сползшее на пол одеяло (я редко во сне укрываюсь) и с абсолютным кирпич-фейсом коснулся губами моей щеки. Точно там же, где и Чонгук несколькими часами ранее.
- Территорию метит, - ржал Чонгук на следующий день, когда мы во время обеденного перерыва встретились выпить кофе. В отместку за вызванное его словами смущение оттоптала ему пальцы.
На самом деле, я отлично понимала, что друг прав. Так долго продолжаться не может, обуревающие мое юное и неопытное сердце страсти со временем станут настолько очевидны, что даже абсолютно слепой заметит, и тогда я потеряю контроль. Мне уже мало быть тем, кем я есть в его жизни – девочкой со значительной разницей в возрасте, которая для него что-то среднее между ребенком и младшей сестрой.