Поэтому сначала — только поцелуи. Сладкие, выносящие душу, он всегда начинает с медленных и неторопливых, пока подводит меня к дивану в гостиной (наши спальни дальше, да и я пока стесняюсь оказываться с ним в одной кровати). После — усаживает рядом, хотя мы оба знаем, что как только я перестану нервничать и немножко осмелею, то он возьмет — да, вот так, под бедра — и одним резким рывком пересадит себе на колени. Вот и сегодня его руки удобно устраиваются на моей спине, ласково, успокаивающе поглаживая, пока я — глупая, неопытная девчушка — несдержанно зарываюсь пальцами в его волосы, изо всех сил пытаясь прижаться поближе, вплавиться телом в чужое, худое и жилистое, но сильное. Пока он сладко покусывает мою нижнюю губу, после её аккуратно зализывая, его ладони вдруг сползают вниз, пальцы еле весомо кружат на нижнем шву рубашки, будто бы раздумывая — нырнуть под ткань или еще нет?
И вот здесь, наверное, у меня совершенно отказывают мозги.
Потому что я разрываю неторопливую пытку наслаждением, роняю голову ему на плечо и тихонько выстанываю:
— Прикоснись ко мне уже.
Он замирает.
Я застываю тоже.
Чёрт.
Чёрт!
Чёрт-чёрт-чёрт!
А если он не хотел? Если ему это не нужно? А вдруг я совершенно не так поняла, о небеса, как мне ему теперь смотреть в гла…
— Сладкая, — хрипло зовет, и я чувствую короткий поцелуй в макушку, — ты уверена, что я могу? То есть — я хочу, я очень этого хочу, но… Ты хочешь?
— Я, чёрт возьми, сижу у тебя на коленях, — прерывисто выдыхаю слова и снова не могу сдержать стон, когда он — случайно ли? — царапает ногтями обнаженную кожу поясницы, — с задранной юбкой, у меня сердце колотится, будто я марафон пробежала, меня целует самый горячий мужчина в этой вселенной — а ты спрашиваешь, готова ли я?!
— Ладно, ладно, — он тихо смеется, но когда я поднимаю взгляд — скулы у него залиты румянцем. Ладно. Хорошо. Ему тоже нравится, когда ему говорят приятности? — Но ты тогда не против, чтобы мы перешли в спальню?
После нескольких секунд раздумий и короткого кивка он неожиданно бросает «держись» и легко поднимает меня на руки.
— Обхвати меня ногами за талию, — говорит, и я слушаюсь, пока мой лишенный фильтра мозг выдает:
— Странно, я думала услышать это от тебя в другой ситуации.
И когда понимаю, что ляпнула (а понимаю это от того, что он спотыкается на ровном месте), снова прячу лицо в изгибе шеи. Такой белоснежной, вкусно пахнущей грейпфрутовым гелем для душа, соленой от пота и совсем не зацелованной — и лучше я буду это исправлять, чем слушать его довольный смех и ощущать горячие ладони даже сквозь одежду. Вот только и его смех сбивается на несдержанный стон, стоит нам сесть на кровать, а мне уже более уверенно расстегнуть верхние две пуговицы на его рубашке, обнажая ключицы, к которым сразу же припадаю губами.
— Что же ты со мной творишь, милая… — и в ответ бессовестно задирает на мне рубашку, стягивая её через голову, даже не расстегнув. Ладно. Хорошо. Как никак, мы вместе живем уже пять лет, он не раз видел меня в одном белье, да там и нет ничего особенного… — Восхитительная, — шепчет, наклоняясь вперед и ведя языком по шее. — Такая вкусная, — почти что урчит, спускаясь к ложбинке цепочкой коротких поцелуев, пока ладонями чутко оглаживает бока и спину. — Хочу тебя всю зацеловать, — доверительно сообщает, зубами немного стягивая лифчик вниз. — Везде.
— Юнги!
— Что? — мажет языком по освобожденной из тесного плена груди, а потом еще и еще, пока у меня совершенно не отказывают мозги, и сдерживать тягучие стоны совсем нет сил. — Я еще тогда хотел, но ты всё стеснялась, еле уговорил, чтобы хоть рукой разрешила тебе помочь — а то ты всё время «нет, не стоит, я сама могу справиться»…
— Мин Юнги!!! — стыд заливает всю сущность, вытесняя возбуждение на второй план, и я просто прячу лицо за ладонями. — Т-ты совсем уже…
— Я люблю тебя, — просто отвечает, пытаясь отвести мои руки в стороны, но я упрямо держусь. — Ну же, малышка, посмотри на меня. Прости, я сглупил. Давай лучше мы сейчас остановимся, я сделаю нам кофе…
Еще и лифчик обратно натягивает, идиот.
— Назад стяни, — командую, а когда он не спешит слушаться, поднимаю взгляд и злобно зыркаю. — Стягивай давай. А то придумал — возбудить, распалить, заставить мозги отключиться, а после взять и уговаривать меня пойти пить кофе? Да если ты сейчас же не стянешь с меня эти тряпки, я в твою кровать вообще больше не при…
Услышал, понял и, кажется, даже принял, судя по тому, с какой ловкостью бюстгальтер оказался где-то у изголовья, а строгая юбка, давным давно изомнувшаяся, дрожащими руками была расстегнута и сброшена на пол.
— Меня просто ужас как по тебе кроет, — прошептал, одаривая первым поцелуем живот. — Можно, я пока оставлю чулки? Или тебе в них жарко, неудобно или еще что?
— Тебе чулки нужны, или я? — ворчу, а сама под шумок с него стягиваю рубашку и футболку. — И зачем вообще ты столько одежды дома носишь, ума не приложу, ходи вообще без верха, я буду любоваться и мечтать… Юнги, ты чего?! — взвизгиваю, когда он неожиданно хватает меня за бедра и подтягивает вверх, после наваливается всем телом сверху и жарко, глубоко целует. — Ты меня пугаешь, — жалобно тяну, стоит ему отстраниться, потому что видок у него и правда не самый мягкий: волосы всклокочены, черты лица напряженные и оттого чуть более резкие, чем обычно. Он смотрит мне в глаза и неосознанно облизывает губы, судорожно сглатывает и очень тщетно пытается не опускать взгляд ниже глаз. Понимание накрывает девятым валом вместе со смущением. — Ты что… Ты на меня?..
— Прости, — хрипло извиняется, и я только сейчас понимаю, что он всё это время дышит глубоко и правильно, успокаиваясь. — Мне очень жаль, что я тебя напугал. Просто я… Ну, я не привык.
— К чему? — бестолково хлопаю веками, а его скулы неожиданно заливает румянец смущения. — Юнги, любовь моя, я что-то сделала не так?
От обращения он вздрагивает, и я запоздало начинаю понимать. Внутри растекается тепло от понимания, что я так на него действую, и еще много-много других чувств.
— Юнги, — наклоняюсь к нему и касаюсь губами виска. — Ты восхитительный, — перехожу к щекам, — невероятный, — коротко чмокаю в нос, и он рефлекторно морщится, — невыносимо красивый, — лоб, — и я ужасно люблю видеть тебя без рубашки, — шепчу финально, после накрывая его губы своими и проскальзывая языком в жаркий требовательный рот. Мои руки живут своей жизнью: оглаживают твердую мужскую грудь, ласкают острые ключицы, переплетаются с его пальцами. В какой-то момент этот великолепный смущенный мужчина принимает сказанное мной и начинает отдавать себя в ответ, и я теряюсь в его прикосновениях, его мягкой и теплой любви, иногда обжигающих кожу поцелуях, потому что слишком сладко, слишком хорошо, и от этого чувствительность скачет вверх на сотни процентов.
— Моя любимая девочка, — выцеловывает бедра, одновременно успокаивающе поглаживая живот, потому что я время от времени теряюсь в его касаниях, — моя сладкая малышка, — шепчет, а глаза полные обожания и преданной нежности. — Я сейчас позабочусь о тебе, хорошо? Так сильно мечтал об этом, так давно хотел показать тебе свою любовь…
***
А утром я просыпаюсь от коротких поцелуев в щеки и шею, ощущения себя в самых надежных и ласковых руках в мире, а этот невозможно чудесный и прекрасный человек широко улыбается мне, и в глазах его полно чувств.
— С добрым утром, любовь моя, — шепчу, и он счастливо смеется, склоняясь ко мне для поцелуя.
— И тебе, моя любимая малышка.