— Были, но настолько грустные и слезливые, что мы еще на обсуждении сценария разрыдались. Сокджин-шши, кстати, дольше всех продержался… мы так думали, а после поняли, что он как-то умудряется только одним глазом плакать.
Криво улыбается, и я облегченно выдыхаю — напряжение на несколько градусов понизилось.
Какая наивная ошибка.
— Значит, история о любви с большой разницей в возрасте? Вроде как в двадцать лет? И у тебя главная роль? — и хмыкает настолько многозначительно, что мне на душе холодно в одно мгновение становится. — Вместе с этим вашим… Намджуном, да?
— Да, — сипло выдавливаю из себя, — сонсэнним и правда органично вписался в роль мистера Рочестера. Ему идет.
Смотрит на меня неожиданно зло, несчастный билет в руке сжимает так, что тот почти рвется.
— Посмотрю, смогу ли прийти, — цедит сквозь зубы, уходя.
Напряженно выдыхаю.
Вот и поговорили.
***
— Он знает… Или не знает? Или знает?
Бормочу себе под нос, нервно накручивая волосы утюжком, и другие ребята из труппы проходят мимо, подозрительно косясь, но после забивают — у каждого нервы перед спектаклем сдают по своему, так что, скорее всего, это воспринимают какой-то мантрой.
И только Чонгук появляется рядом в своем амплуа Сент-Джона, с высветленными по такому случаю волосами, выдирает у меня из рук утюжок и сам начинает аккуратно сооружать симпатичную прическу.
— Если ты сейчас не успокоишься, мне придется прибегнуть к типичному дорамному способу, — он обеспокоенно всматривается мне в глаза. — Что с тобой? Целое утро выглядишь так, будто хочешь повеситься. Если бы не знал тебя, мог бы подумать, что ты из-за спектакля нервничаешь, но… В чем дело?
— То, что мы пару раз по пьяни целовались и даже провстречались целых три часа, не значит, что ты можешь меня дорамным способом успокаивать, — цежу сквозь зубы, пока обтянутая перчаткой рука по привычке тянется растрепать волосы. — И как ты можешь утверждать, что хорошо знаешь меня?
— Уверенно, — отвечает, хитро улыбаясь. — Как минимум потому, что в тот единственный раз, когда ты перебрала и откровенничала — я был трезвым. Так что? Он узнал?
Обреченно стону, и даже колени от нервов подкашиваются. Конечно же, Чонгуку я могу рассказать всё — и он не проболтается, но всё равно… Обнажать свои чувства — настолько дико для меня, что я даже не могу ответить нормально.
— Наверное, да. Я не уверена, но… Мне уже двадцать, еще пара месяцев — и он с чистым сердцем сможет выбросить меня из дома. Ему неприятно находиться рядом со мной.
— Ну-ну, — друг хмыкает на это насмешливо, а после советует. — Ты бы с ним поговорила, а то твои слова как-то мне не кажутся похожими на реальность. Ну вот, теперь готово, — он поворачивает меня к зеркалу, демонстрируя действительно неплохую прическу: типичный для Джейн строгий пучок, заколотый шпильками. — Тебе идет. С макияжем сама справишься?
Здесь уже более уверенно киваю. В этом деле я и правда лучше, чем в прическах.
Если нужно, ты делаешь из себя милую аккуратность, хотя чувствуешь себя раздраженной, испуганной и агрессивной. Карандашом под веки, матово-нежной помадой по губам, после прибавить немного твердой упрямости во взгляде и расслабить плечи.
Я должна отвечать за свои чувства и поступки. Если я ошиблась — мне нужно исправить всё, если я кого-то обидела — мне нужно извиниться.
Если я влюбилась… Что же, мне нужно только молчать и не выказывать себя даже взглядом.
В принципе, это именно то, что в силу своего воспитания я умею лучше всего.
***
Как только я ступаю на сцену, всё остальное отходит на задний план. История моей героини настолько близка мне по духу, что вжиться в её образ хоть и сначала доставляло неудобство, но сейчас это получается настолько естественно, что я переживаю каждую её эмоцию.
И это восхищает.
Каждый из нашей небольшой труппы идеально отыгрывает свою роль, и я не могу не восхититься Намджун-сонсэннимом, который со своим гримом действительно кажется старше лет на десять реального возраста.
Когда спектакль заканчивается, и аплодисменты шквалом обрушиваются на актеров, я наконец замечаю в толпе Юнги-шши и открыто улыбаюсь ему — вроде как, смотри, я хорошо поработала и горжусь собой!
Вот только опекун сухо кивает, вперяется злым взглядом в меня и Намджун-сонсэннима и уходит, не дождавшись меня.
— А он не очень любезный, — сонсэнним уже в гримерке подсаживается как можно ближе ко мне и помогает вытягивать шпильки, которых Чонгук не пожалел, из волос. — Мог бы хоть сюда подойти и, не знаю, похвалить. Ты правда была изумительной сегодня.
— Не знаю, — пропускаю мимо ушей толстый комплимент и пытаюсь не слишком удрученно выглядеть, хотя на деле на душе кошки скребут, — он скептично отнесся к моей головной роли с самого начала.
— Постой, — сонсэнним начинает как-то понимающе улыбаться, хочешь сказать, ты рассказала своему опекуну, что играешь вместе со мной? Еще тогда, когда мы только разрабатывали всё?
— Ну… да. И что в этом такого? — непонимающе рассматриваю мужчину, который уже начинает открыто смеяться.
— Ничего. Совсем ничего. Так вот почему Сокджин-хён говорил, что твой опекун — жесткий собственник.
Всё равно ничего не понимаю.
***
Когда возвращаюсь домой, меня ждут только псы, жмущиеся к ногам и нежно обласкивающие языками ладони. В комнатах пусто, нет ни намека на Юнги-шши, и от этого всего, от его равнодушия становится настолько пусто на душе, настолько больно и обидно, что я впервые за весь этот период негласной ссоры сажусь перед входной дверью и начинаю плакать. Волкодавы обеспокоено трутся рядом, вылизывают лицо и скулят, и я утыкаюсь лицом в мягкую шею одного из них.
За что мне эти чувства?
За что эта вымученная тяга? Желание сделать всё как можно лучше? Стать идеальной в чужих глазах?
За что мне эта отчаянная боль?
***
— Ты на нее так смотрел, будто готов был убить прямо на сцене, — Сокджин ухмыляется агрессии, с которой Юнги почти что бросает бокал на стол. — Или сделать кое-что другое.
— Ты не помогаешь, хён, — цедит сквозь зубы, а руки трясутся от еле сдерживаемой злости. — Ты видел, как они друг на друга смотрели?
— Как Джейн Эйр на мистера Рочестера, — Сокджин насмешливо пожимает плечами, — хорошо вжились в роль ребятки. Только ты разводишь здесь психоз.
— Она липла к нему, как… — но не договаривает, потому что старший оперативно запихивает ему в рот закуску.
— Лучше не стоит, — с мягким предупреждением советует, — ты же так на самом деле не думаешь, и если сейчас скажешь, то после будет стыдно. А если ты сожалеешь о чем-то, дорогие тебе люди от этого страдают. Думаешь, не видно, что малышку ты довел до нервного срыва?
— Ни до чего я её не доводил.
— Значит, она просто так выглядит, как зомбак.
— Это всё из-за её драмкружка! — возмущается, вскидываясь от, как ему кажется, несправедливого замечания. — Если бы не тратила на него время, то и высыпалась бы нормально.
— Ты и правда не понимаешь, да? — Сокджин зарывается пальцами в волосы, со снисходительной жалостью объясняет. — Она дерганная и уставшая не из-за репетиций, а из-за кого-то, кто свое нереализованное желание переводит в агрессию.
— Нереализованное желание? Ты о чем вообще, хён? — Юнги нервно улыбается, прикрываясь выпивкой. — Не надоело еще придумывать и приписывать всякое и мне, и Юнджи?
— Ты думаешь, я слепой? Это девочка может думать, что просто тебе надоела и ты собираешься её выбросить, — кривая ухмылка Юнги бледнеет и он собирается перебить, но Сокджин демонстративно указывает на тарелку с закуской, — а вот и мне, и Намджуну очень хорошо понятно, что ты в действительности хочешь её намного ближе.