— У тебя есть абонемент на баскетбол и шофер. Только у важных людей есть шоферы, где-то было такое правило.
— Угу, — он ухмыляется.
Я прищуриваюсь, глядя на него.
— Так кто же ты?
— За кого ты меня принимаешь?
— Не знаю, поэтому и спрашиваю, — я вздыхаю. — Дай мне подсказку.
Он удивленно качает головой.
— О, прекрасно! — ворчу я, уставившись на него. — Я догадаюсь. Даже, несмотря на то, что я ужасно разбираюсь в этих вещах.
Он снова тихо посмеивается, и этот звук заставляет меня невольно улыбнуться. Подняв одну руку, чтобы погладить подбородок, я принимаю выражение глубокого созерцания и пригвождаю его прищуренным взглядом. Я глазами сканирую его джинсы и футболку, которые на первый взгляд кажутся повседневными, но после ещё одного взгляда становится явно, что они хорошо сшиты, скорее всего, дизайнерские, затем перевожу взгляд на его часы на запястье с дорогими серебряными "Ролексами", которые блестят даже при слабом освещении автомобиля.
Хммм.
— Ну, ты привлекателен, чисто выбрит и явно богат, — говорю я, отчего его губы снова подёргаются. — Не настолько груб, чтобы быть рок-звездой. Высокомерен, но не так, как любят своё отражение модели и актеры.
Он откровенно смеётся, услышав мои слова.
— Я думал, ты художница, а не психиатр.
— Наблюдать за людьми — это вроде как моя работа, — говорю я, ухмыляясь. — Ну, это и канноли3 от Марии в Норт-Энде. Это тоже моя фишка.
Его глаза озаряются улыбкой, морщинки собираются в уголках.
— Мне кажется, канноли Марии нравятся всем.
— А, так он любит итальянскую кухню… Это подсказка? О! Я поняла, ты босс мафии.
— Нет, — его ухмылка становится шире. — Хотя я, вероятно, не признался бы в этом, если бы был.
— Хорошо… Ты ведущий новостей!
— Попробуй ещё раз.
— Ты мэр!
— Ты не знаешь, как выглядит мэр Бостона?
— Заткнись, — мои щёки пылают. — Ты хочешь, чтобы я остановилась?
— Нет, мне нравятся твои догадки.
— Ладно, — борясь со смехом, я заставляю своё лицо снова принять серьёзное выражение. — У тебя нет неряшливой бороды, так что ты не можешь быть игроком "Ред Сокс", и хотя у тебя приятные накаченные мышцы… — я неопределенно указываю на его грудь и область живота. — … ты не похож на полузащитника "Патриотов", это уж точно.
— Ты оскорбляешь моё мужское достоинство?
— Совсем чуть-чуть, совсем чуть-чуть, — я смеюсь. — Итак, я предполагаю…
— Предвкушение убивает меня, — шутливо говорит он.
Я бросаю на него взгляд.
— Ты либо Кеннеди, один из парней Уолберга, либо тайный младший брат Тома Брейди.
— Ух, ты, — говорит он, широко раскрыв глаза.
Я чувствую, как моё сердцебиение ускоряется. Я действительно права?
Такого никогда не бывает!
— Что? — задыхаясь, спрашиваю я.
Он фыркает.
— Ты абсолютно ужасная гадалка.
— Эй, — я протестую, оскорбленная. — Не то чтобы я тебя не предупреждала.
— Всё в порядке, я не буду держать на тебя зла.
— Как великодушно с твоей стороны, — саркастически бормочу я. — Держу пари, ты не справишься лучше.
Его глаза блестят.
— Ты художник.
— Это жульничество! — протестую я. — Ты подслушал, как Ральф поносил мои картины во время игры.
Когда я упоминаю об этом, на его лице появляется мрачное выражение.
— Верно, но я бы всё равно понял, что ты художник.
— Как?
— У тебя на ботинках пятна краски, а у левого локтя зелёное пятно.
О, отлично. Ну, и позорище.
— Чёрт.
Он смеется.
— Ты делаешь это со всеми или только со мной?
— Что делаю?
— Вот так краснеешь.
Мои щёки становятся ещё краснее.
— Ох, со всеми, — бесстыдно вру я.
Его ухмылка становится шире, как будто он знает, что я полна лжи.
— Ага.
— Знаешь, мне кажется, я чувствую себя лучше, — решительно говорю я, складывая руки на груди. — Теперь ты можешь отвезти меня к Крисси.
— Не смущайся. Это чертовски мило, — он склоняется ближе, и мой желудок сжимается в ответ. — Большинство женщин, которых я встречаю, так заняты тем, чтобы быть утончёнными, что забывают быть настоящими.
Я пристально смотрю на него.
— Может быть, ты общался не с теми женщинами.
— Может быть, — мягко соглашается он, протягивая руку и убирая мокрую прядь волос с моей щеки.
Как только его пальцы соприкасаются с кожей, мой рот приоткрывается, и из него вырывается вздох. Я почти в оцепенении, когда он добавляет: