К тому времени, как я заканчиваю, он весело качает головой.
— Ты не собираешься облегчать мне задачу.
— Нет, — я прищуриваюсь. — Я тоже играю, чтобы выиграть.
Он склоняет голову в знак согласия.
— Приятно знать.
— Ты никогда не угадаешь правильно.
— Мне не нужно гадать, — по его лицу медленно расползается улыбка. — Я уже знаю.
— Громкие слова, Йода, — каким бы я ни была настоящим ботаником, я искажаю свой голос, чтобы походить на маленького зелёного джедая, не боясь выставить себя дурой, если это его отвлечёт. — Хотела бы я посмотреть, как всё закончится.
Он улыбается ещё шире.
— Ты только что говорила голосом Йоды?
— Абсолютно нет.
— История с водонапорной башней — это твоя ложь.
У меня отвисает челюсть.
— Откуда ты знаешь?
Он не отвечает, не собирается раскрывать свои секреты и давать мне преимущество.
— Меня действительно арестовали за то, что я залезла на эту чертову штуку, — я вздыхаю. — Но начальник полиции не думал, что моя мама была горячей, он был просто хорошим парнем, поэтому отпустил меня.
— Первое очко на счёт самоуверенного ублюдка, — тихо говорит он. — Моя очередь?
Я киваю.
— Я побывал в тридцати шести странах. Я свободно говорю по-испански и по-итальянски, хотя мой французский тоже сносен. И я люблю блины, но ненавижу вафли.
— Первый, — немедленно отвечаю я. — Никто не был в тридцати шести странах.
— Ты права. Я был в тридцати семи.
Я некоторое время смотрю на него, не зная, что делать с этим заявлением, поэтому вместо этого я просто говорю:
— Подожди, ты ненавидишь вафли?
Он усмехается.
— Это проблема?
— Хм, да, — я выпучиваю глаза. — Только сатана ненавидит вафли.
— Может, я и есть дьявол.
Он произносит это как шутку, но его глаза так серьёзны, что я нервничаю.
— Ладно, счёт равный, один-один. Моя очередь, — я с трудом сглатываю, пытаясь придумать хорошую ложь. — Мой любимый цветок — гиацинт. Я думаю, что слово "влажный" — самое пошлое в английском языке, если ты используешь его в любом контексте, кроме описания кексов. И я верю, что в аду есть специальный круг для людей, которые не используют поворотники при перестроении.
Его глаза полны размышлений в течение нескольких секунд, пока он взвешивает мои слова.
— Гиацинты, — наконец произносит он.
— Фу! — вскрикиваю я. — Ты, и правда, дьявол, ты знаешь это?
Он усмехается.
— Какие цветы ты любишь на самом деле?
— Пионы. Большие, пушистые, мягкие, которые разваливаются примерно через наносекунду.
Его взгляд становится мягким, и он выглядит так, будто сохранит этот факт в стальном хранилище, которое является его разумом.
— Снова моя очередь. И, Джемма, на случай, если ты забыла… — его голос понижается. — Я выигрываю.
Я скрещиваю руки на груди и пристально смотрю на него.
— Пока что.
Он снова посмеивается, звук богатый и тёплый.
— Хорошо, поехали. Я ненавижу текстовые сообщения, они раздражают больше, чем комары. Я занимаюсь серфингом, катаюсь на лыжах и лазаю по скалам всякий раз, когда у меня есть такая возможность, а это случается нечасто. И у меня есть золотистый ретривер по кличке Чарли.
— У тебя нет золотистого ретривера. — фыркаю я. — И, если бы он был, его имя определённо не было бы Чарли.
— Откуда ты знаешь?
Я оглядываю его с ног до головы.
— Люди, побывавшие в тридцати шести, извини, тридцати семи странах, не заводят домашних животных. И, кроме того, ты просто не похож на собачника, со всем этим пафосом и прочим.
Слыша мои доводы, он прищуривается.
— Держу пари, у тебя никогда не было даже домашней золотой рыбки, — я ухмыляюсь, когда он не возражает мне. — Я права, не так ли?
Неохотный кивок подтверждает это.
— Мило! — я победоносно вскидываю кулак в воздух. — Два-два. Моя очередь, — я делаю паузу. — Хорошо, есть у меня ещё в запасе варианты.
Он приподнимает бровь, выжидая.
— Все мои друзья женаты, и с разной степенью успеха. Я ничего не умею готовить, и я имею в виду вообще ничего, даже, например, яичницу или тосты. А однажды, в колледже, я нарядилась принцессой Леей на Хэллоуин, в золотое бикини, с пучками волос и всем прочим.
Он на мгновение задумывается, его глаза темнеют от любопытства и веселья.