— И почему французов обвиняют в том, что они более мелодраматичны, чем вы, американцы, — она издаёт звук "тс". — Но ты права, я буду сожалеть.
Я начинаю улыбаться.
— Правда?
— Конечно. Ты знаешь, сколько времени ушло на твоё обучение?
Она приподнимает одну бровь, её губы подёргиваются от удовольствия.
— И я только что потратила кучу денег на твою новую форму. У новой девушки могут быть совершенно другие размеры…
— Ха! Истеричка, — ворчу я, дёргая подол платья, хватая папку с прилавка и топая прочь, чтобы найти свой подходящий блейзер.
Звонкий смех Эстель гонит меня в заднюю комнату.
* * *
Пока я иду по городу, молясь, чтобы меня никто не узнал, я изо всех сил стараюсь выбросить из головы все мысли о Чейзе. Тот факт, что я, кажется, не могу избавиться от него, более чем немного раздражает, потому что, как бы самонадеянно это ни звучало, такого со мной никогда раньше не случалось. Я никогда не испытывала такого покалывания во всём теле, дискомфорта в животе, тошноты в горле, мурашек по коже, и уж точно не из-за кого-то, кто ясно дал понять, что не хочет быть со мной, даже в голом, библейском смысле этого слова.
Мне бы ничего так не хотелось, как списать нервные бабочки в животе на безумие прессы и стресс от вчерашнего разрыва, но я не могу. Правда в том, что отказ Чейза беспокоил меня. Беспокоит меня до сих пор.
Больше, чем мне хотелось бы признать.
Я знаю, что в этом нет никакого смысла. Точно так же, как и знаю, что четыре раунда из двух правд и одной лжи, два затяжных поцелуя и несколько сексуально заряженных взглядов не создают отношения. Не то чтобы я вообще хотела быть в отношениях с кем-то, особенно если его имя рифмуется с унижением.
К сожалению, повторять это себе снова и снова, пока я еду по Оранжевой Линии — это не то же самое, что верить в это. Через двадцать минут, когда я почти добралась до места назначения и всё ещё не могу выбросить его из головы, я готова разбить лицо о стеклянное окно поезда, если это означает положить конец пыткам собственными мыслями.
Я не та девушка, которая одержима парнем, которого едва знает, которая не может перестать фантазировать о потенциале незнакомца. Я даже не узнаю эту девушку.
Я никогда не верила в идеальную жизнь "долго и счастливо". Никогда не слушала десятки людей, которые запихивали мне в глотку сказки с тех пор, как я была маленькой девочкой, по одному диснеевскому фильму за раз.
Когда-нибудь придёт твой принц, и ты уедешь в закат.…
Да, да, да.
Насколько я понимаю, все рассказывают эту историю неправильно. Возьмём, к примеру, Золушку. Она никогда не просила Принца, не говоря уже о том, чтобы ждать его. Чёрт, всё, чего она когда-либо хотела — это ночь без работы и красивое платье, в котором можно было бы покрутиться несколько часов. Мне никогда не приходило в голову, что я должна сидеть и тосковать по какому-то мифическому Прекрасному Принцу, который оторвёт свою задницу и спасёт меня. Если таков великий план игры, я могу прождать вечно. Ну, серьёзно, если он, хоть немного похож на остальную часть мужского населения, Принц, вероятно, застрянет где-то в пробке или заблудится по пути, при этом он слишком упрям, чтобы спросить дорогу.
Дело в том, что я всегда знала, что в моём будущем не будет феи-крёстной. Ни принцев, ни идеальных сказочных концовок. Что ещё больше расстраивает, когда, к моему великому ужасу, в моём сознании начинают возникать образы меня самой в платье с высокой талией, расчесывающей свои двадцатиметровые локоны идеальных волос и поющей своим друзьям-птицам. Потому что в этих галлюцинациях партитура набухает до крещендо, и внезапно к моей башне мчится мужчина на лошади, одетый в эти странно-сексапильные леггинсы, и он выглядит подозрительно знакомым, с копной светлых волос и зелёными глазами, такими глубокими, что в них можно плавать.
Чёрт возьми.
Я в полном дерьме.
* * *
— Прямо сюда.
Анита, суровая секретарша в юбке-карандаше и туфлях-лодочках, резко жестикулирует мне, а затем выходит из вестибюля и направляется по широкому коридору налево. Я взглядом сканирую пространство, следуя за ней и радуясь, что мне не пришлось ждать больше минуты или около того в приёмной, в которой на данный момент нет ни одного предмета мебели. До этого момента я неуверенно топталась на пороге лифта на 29-м этаже, чувствуя себя неловко, как девочка-скаут, продающая печенье капризному соседу.