Корсаков недоверчиво нахмурился:
– Я уточню – вы в курсе, почему меня привлекли? Не уверен, что такие вопросы входят в компетенцию сыска…
– На данном этапе мы не исключаем никаких версий, – покачал головой ротмистр. – Если исчезновение окажется неким преступным трюком, опыт Сергея Семеновича может оказаться полезным.
– И, полагаю, полезнее вашего, – скрипуче добавил Решетников. – Наслышан о вашей репутации, Корсаков. Я был против вашего приглашения, но раз уж вы здесь – не мешайтесь под ногами и не дурите голову своим обскурантизмом. Поняли?
– Понял. А вот чего я понять не могу, так это как вы вообще выговорили слово «обскурантизм» … – сыщик уже открыл рот, чтобы ответить, но Корсаков развернулся к Нораеву. – Полагаю, вы ждали только меня? Что ж, я здесь, можем войти и осмотреть место исчезновения.
Не дожидаясь ответа, Владимир взялся за дверную ручку – и на мгновение ему почудилось, что он ослеп, настолько беспросветной оказалась тьма, мелькнувшая перед глазами. Корсаков вздрогнул, отдернул руку и уставился на ладонь. Видения, которые подкидывал ему дар, не всегда были приятными или осмысленными, но такой черной и непроницаемой пустоты ему еще не открывалось.
– Да вы взгляните! Уже актерствует! – вывел его из транса насмешливый голос Решетникова за спиной. Корсаков тряхнул головой, сжал кулак и отступил от двери.
– Сергей Семенович, окажите честь?
Сыщик фыркнул, открыл дверь и исчез внутри особняка. Корсаков несколько секунд смотрел ему вслед и разочаровано вздохнул – казалось, он надеялся, что дом проглотит надзирателя прямо у всех на глазах. Нораев окинул его ироничным взглядом и последовал за Решетниковым. За ним вошел Постольский, а Владимир задержался – его внимание привлек причудливый, едва заметный, рисунок у порога, перекрывающий дверной проем. Эфирный барьер, ловушка для духов, причем созданный с видимым тщанием и знанием дела. С каждой секундой, история нравилась ему все меньше и меньше. Закрывая за собой дверь, Владимир увидел, как дежуривший у витрины человек переместился поближе ко входу в особняк.
Каждый пустой дом пуст одинаково, независимо от богатства или бедности бывших обитателей. Особняк Ридигеров, доставшийся Марии от безвременно почившего мужа, еще год назад считался одним из самых роскошных в Петербурге, но сейчас в его коридорах и залах царила тьма, мебель была укрыта плотной тканью, а воздух дышал затхлостью. Где-то свистел ветер – неизвестный гость забыл закрыть окно. С высоких потолков, наполовину скрываясь во тьме, свисали громадные бронзовые люстры, напоминающие металлических осьминогов. Наборные полы под ногами практически не скрипели. Стены забраны тяжеловесными деревянными панелями с искусной резьбой. Внешне – ничего общего, но Корсакову почудилось, что он вновь оказался в насквозь прогнившей усадьбе Серебрянских, угасающей вместе с последней представительницей проклятого рода, но по-прежнему смертельно опасной для любого посетителя. Над особняком Ридигеров в самом центре Петербурга не было таблички «Оставь надежду всяк сюда входящий», но где-то внутри, в хитросплетении комнат и коридоров, таилось что-то неведомое, но безусловно опасное.
Следовало учесть, что Корсаков знал – дом уже омрачила одна страшная смерть. Баронесса Ридигер, под воздействием проклятого портрета, убила себя – красавица собственными руками содрала кожу с лица и выскребла глаза. Корсаков отомстил за неё, отправив художника-убийцу в Стасевича в адское задверье, которое тот сам нарисовал на картине.
Его спутники, не зная этих подробностей, чувствовали себя спокойнее. Нораев, остававшийся в прихожей, осветил стены переносным фонарем. Рядом с дверью оказалась квадратная медная панель с многочисленными кнопками. Ротмистр быстро надавил на верхний ряд. Раздалась серия щелчков, а затем полумрак развеялся – вдоль стен медленно начали разгораться газовые светильники.
– Центральное освещение, – пояснил ротмистр, присоединяясь к спутникам. – Очень дорогая вещь, скажу я вам.
То ли из-за долгого простоя, то ли по причине пасмурного дня, лампы горели трепещущим, мертвенно-бледными светом, словно болотные огоньки. Сумрак они развеяли, но теперь придавали лицам мужчин покойницкий оттенок, а отступившие было тени лишь сгустились там, куда не доставала иллюминация.
Вошедшие миновали несколько коридоров и оказались в просторной комнате, которая раньше, очевидно, служила торжественной гостиной.
– Ну как, Корсаков, уже видели духов? – поинтересовался надзиратель.
– Нет, увы, их распугал исходящий от вас стойкий аромат зеленого змия, – не удостоив взглядом сыщика ответил Владимир. Он внимательно изучал комнату. В отличие от других помещений, через которые они прошли, здесь явно чувствовалось присутствие человека. Вдоль стен стояли не до конца прогоревшие свечи. Центр комнаты занимал длинный стол, на котором стояли семь пустых бокалов. Восьмой, опрокинутый, лежал в дальнем конце. Чехлы с мебели сдернуты, на втором столе, поменьше, в углу – несколько раскрытых книг, вокруг расставлены кресла. Рядом с книгами – фотография красивой женщины лет тридцати, на коленях которой сидит маленькая девочка. Лица обеих просто излучали счастье. Мария и Екатерина Ридигер, дочь и внучка исчезнувшего мсье N.