Пару лет алмазами занимался, а потом понял, что не могу больше, слишком все о недуге напоминает. Сюда приехал, усадьбу свою итальянскую восстановил… Мой далекий предок для итальянской женушки строил, чтобы на чужбине не тосковала. Понравился домишко? Но надо было еще уладить вопрос с губернским правлением. Вот и придумал я такую шутку. Вырядился каннибалом, антропофагом по-научному. Саввич на столе лежал, изображал съеденную жертву. — Генерал залился смехом — коротким, невеселым.
Отсмеявшись, продолжил:
— Теперь вся губерния в страхе дрожит. А я прикован к этой чертовой кровати. Не успел жениться, как недуг дал о себе знать. Я же, когда приехал, словно заново родился, словно пару десятков лет с горба слетело — таким молодцом себя почувствовал. А на второй день после венчания разыгралась мигрень. Я послал Саввича за доктором, а сам отправился в сад — пройтись немного. Там меня и нашли. С тех пор пальцем пошевелить не могу, тела своего не чувствую, точно снова привязан к африканской земле. А глаза закрою, и воют проклятые: «Хау! Хау!»
Иван Несторович был поражен, слушал, открыв рот, точно мальчишка. И не мог не испытывать постыдного облегчения. Налицо нервный паралич, никак не связанный с людоедством. Однако недоумение не покидало: уж слишком молодо выглядел генерал. То ли красное освещение искажало картину, то ли африканское солнце одарило его кожу поразительной свежестью и гладкостью. Невольно вспомнив портрет, висевший в гостиной, которую они с Саввичем спешно пересекли, Иноземцев задумался. На ней, несомненно, был изображен генерал — во весь рост, в мундире ветерана войны 1812 года, с лихо заломленной треуголкой, с внушительной саблей на боку, статный, со свежим загорелым лицом и хитро прищуренными глазами. Когда портрет написан, доктор знать не мог, но Тимофееву на нем было не более сорока — равно как и сейчас. Поразительно!
— Что скажете, эскулап? — вывел его хозяин из глубокой задумчивости. — Так ли я безнадежен?
— Думаю, я знаю, что предложить вам, — заговорил Иноземцев, не осознавая, как это срывается с языка. — Мне известна одна техника лечения нервных болезней — гипноз. Встречается в древних аюрведических трактатах о способах внушения с последующим выздоровлением. Их использовали и древние суфии. В Англии и Шотландии уже давно практикуют магнетизирование больных в медицинских целях. Во Франции гипноз прославил знаменитый клиницист, профессор невропатологии Жан Мартен Шарко. Он открыл кафедру нервных болезней в Сальпетриере и клинику при ней.
— Ни о чем подобном никогда не слыхал, — в задумчивости проронил генерал.
— Может быть, вам доводилось слышать о манчестерском хирурге Брайде? О его знаменитой монографии, посвященной гипнозу? Достаточно погрузить вас в сон и приказать вам подняться — и вы подниметесь.
— Так уж и поднимусь! — не поверил генерал. — Это что же, колдовство?
— Вовсе нет, это наука. Дело в том, что нервная система представляет собой тончайший механизм, который отзывается на изменения окружающей действительности. Если заставить машину нервных волокон работать на пределе, то наступившее впоследствии расслабление будет сопровождаться подавлением воли. Это состояние и называют гипнозом. Под воздействием гипнотического сна открываются сверхспособности человека, поэтому он так эффективен в лечении множества болезней. Скажу больше, и в хирургических операциях гипноз применяется в качестве анестезии. Во время сеанса вы ничего не будете чувствовать и проснетесь уже здоровым.
— А вы раньше делали подобное?
— Пару раз. И готов рискнуть еще, тем более что кроме вашего ко мне доверия и моей репутации, ничто и никто не пострадает.
И обманул — на самом деле Иноземцев никогда не проводил сеансы гипноза. Немного знал о лечении методом Шарко из лекций, что читали на съездах невропатологов и психиатров, и еще о практике доктора Брайда, монографию коего «Причины нервного сна в отношении животного магнетизма», переведенную на немецкий, прочел в одну ночь осенью прошлого года. Труд был чрезвычайно редким, и брал он его всего на сутки у самого приват-доцента Владимира Михайловича Бехтерева. Чрезвычайно объемная книга, проштудировать такую за ночь решительно невозможно. Но вот что Иноземцев запомнил хорошо: такой способ лечения имел опасные последствия, пациент мог вовсе не проснуться после гипнотического сна. Шарко вообще относил природу гипноза к нервным расстройствам и считал, что здоровые люди ему не поддаются.