— Но зачем ему все это было нужно? — спросила Марина.
— Затем, чтобы отвлечь всех от часов и устранить свидетеля-посредника. А отсутствие оружия в доме Ремезова объяснялось тем, что он мог его спрятать еще до того, как вызвал милицию. Анненский правильно рассчитал, что следствие скептически отнесется к оправданиям Ремезова. Чего уж проще: вынести ружье из дома на окраине старого дачного поселка, где жителей можно по пальцам пересчитать, а улицы заросли ивняком и рябинами?!
— Но неужели не легче было бы забрать часы сразу у подельника? Я про Седова говорю, — не выдержав, встряла в разговор Аля.
— Уже после первой крачи Седов почувствовал слежку (а Садовников, видимо, пытался выйти на вора с помощью «своих» людей, хотя он это и отрицает) и заартачился. Больших трудов Анненскому стоило замотивировать его на вторую и третью кражу. Пришлось существенно повысить «гонорар», — Николай Васильевич усмехнулся. — Но Анненский хорошо понимал, что, если Седова возьмут, он сдаст его с потрохами. Надо было воспользоваться его услугами по полной, а потом заставить его навсегда замолчать. А заодно и Ремезова подставить.
— Господи, а Ремезов-то ему чем насолил? — опять подала голос Марина. — Он же мухи за свою жизнь не обидел…
— Дело в том, что Ремезов начал догадываться, что играет в этой истории с выносом часов неприглядную роль. Но в чем ее неприглядность — пока не понимал. А вдруг он расскажет кому-нибудь о «белом маге»? Да он же его сдаст! Ну, и самое главное, никто не должен был догадаться, что все дело здесь в часах. Марин, ты правильно увидела: тайник под паркетом был у всех буквально под носом, но разгадать его секрет смогла только она. На крышке от часов не иероглиф, а эскиз той части паркета над тайником, что вынимается и открывает доступ к богатству. Семейная легенда Ремезовых пришлась Анненскому как нельзя кстати. Он понял, что Ремезов, чтобы оградить сестру от неприятностей, сделает все, что от него потребуют.
Горячев усмехнулся.
— Раскололся Анненский, признался. Куда ему было деваться, на нем уже столько дел висит. Так он еще заодно и подельничка своего сдал. Я тут подраскопал его биографию да с ним самим встретился. Интересная история выходит, послушайте. Два года назад на некого Феняева Кирилла Васильевича свалилось неожиданное богатство. Он зарабатывал всю жизнь тем, что умел делать своими руками. С раннего возраста оставшись без родительского попечения, жил с дядей. Родители погибли в дачном домике, так ему дядюшка его рассказывал, мол, взорвался баллон с газом. Как я понял, вспоминать это дядя не любил, говорил только, что занимались они с отцом Кирилла общим делом, и дело это слабаков не любит.
Весь отдел, собравшийся в этот день на летучке, с интересом слушал рассказ — все же не так часто начальник решал поделиться со своими подчиненными сведениями, уже не относящимися к делу напрямую.
— Кирилла дядюшка определил в школу-интернат при монастыре. Ребят кто покрепче там обучали слесарному и автоделу. Были и те, кто к звонарской науке потянулись. Кирилл же был долговязый и ужасно худой. Потому пристроили его к богомазам, иконописцам, то есть — поначалу больше для уборки, «принеси-подай», потом подмалевщиком. Там-то главный богомаз старец Афанасий заметил мальчишку и взялся обучать иконописи. Но Кирилла больше тянуло к металлу.
— Прямо какая-то пасторальная картинка получается, — усмехнулся Сергей.
— Вот и представьте — в дальнем углу художественных мастерских за дубовым столом с ранней зари склонял голову над очередным уроком богатырь Андрей — так сам Кирилл рассказывает. А стол тот был диковинный: десятки всевозможных тисочков, щипчиков, напильников и других инструментов всегда были наготове у Мастера. И то ли инструменты были столь малы, что Андрей выглядел великаном, то ли сам он был настолько велик, что инструмент казался игрушечным. Андрей брал заготовочку из желтого металла, и весь уходил в работу: стучал, пилил, точил, паял, натирал, гнул, снова паял, снова натирал до блеска жесткой суконкой. Иногда в конце дня подзывал к себе мальчишку и показывал результат своей кропотливой работы. Кирилл глаз не мог оторвать от лампадок, кадил, подсвечников, кубков и чаш, настолько искусно были они исполнены. Металл, из которого были изготовлены предметы церковной утвари, превращался в руках мастера в кружева с белыми фарфоровыми вставками. Там впервые и услышал Кирилл слова, ласкающие его слух до сих пор: эмаль, скань, финифть, филигрань.