Едва завидев знакомую конструкцию, старший детектив передернула плечами. В горле встал тошнотворный, липкий комок. Каждый раз, проходя здесь, Марван чувствовала себя рыбой, которая может только смотреть, но ничего не может сделать. По мере приближения она различала голоса людей, которые, облокотившись на парапет, смотрели на заводь.
— Дедушка! — кричала маленькая девочка, и её волосы, затянутые в два тугих хвоста, вздрагивали, когда она, перегнувшись через ограду, тщетно пыталась добросить ломоть хлеба до середины заводи, в которой недвижно, высунув из воды косматую голову, сидел её любимый друг детства.
— Мама, почему он больше не хочет со мной играть? — спросила девочка у женщины, которая заторможенно качнула головой.
— Потому что дедушка умер, милая, — ответила женщина, крепче сжимая в руках разломанный батон.
— Как умер, мама⁈ Вот же он! Я его вижу! Он ест хлеб, который я ему бросила! — Девочка, утирая слезы рукавом, шмыгнула носом. — Дедушка не хочет говорить со мной, потому что я ему надоела? Я больше не стану будить его, когда он заснет в кресле, я обещаю! Только давай, мама, заберем его обратно домой!
Мать взяла дочь за руку:
— Пойдем, милая. Мы придем сюда еще, завтра вечером, чтобы ты могла пожелать ему спокойной ночи.
Несчастные прошли мимо Марван, и она услышала, как девочка спрашивает:
— А вдруг завтра он уплывет в море? Тогда я больше никогда его не увижу?
Ответ матери слился в бормотание и вскоре стих вдалеке, оставив старшего детектива наедине со своими мыслями. Женщина облокотилась о парапет и тяжело вздохнула, глядя на заводь. Дыхание вырвалось клубком пара и растворилось в вечерней тишине. Совсем стемнело, и размытые отражения уличных фонарей плыли в темной воде. Где-то вдалеке лаяли собаки. До Марван доносились звуки работающего радио, мужского кашля и стрекочущих цикад. Старший детектив посмотрела вдаль. На поверхности водной глади, чуть высунув головы, виднелись люди, хотя таковыми их назвать уже было нельзя. Ближе к вечеру все, кто больше никогда не сможет дышать кислородом, погружались по макушку в воду и засыпали. Но днем старики тянули шеи, на которых прорезались жабры, в сторону суши, не понимая, что больше никогда не вернутся домой. Мудро поступали те, кто приходил попрощаться с близкими на закате — тогда велик был шанс не увидеть чешуйчатые лица, разъехавшиеся в стороны прозрачные глаза, скрючившиеся, заострившиеся носы и перекошенные мутацией рты.
Один из стариков разинул пасть, и в его рот, полный острых зубов, хлынула вода с остатками хлебных крошек. Булькающий звук нарушил гнетущую тишину. Его глаза, подернутые мутной серой пленкой, неподвижно смотрели перед собой.
Марван, не в силах больше наблюдать, двинулась дальше, пытаясь не оглядываться на это место, полное горечи. Мысленно женщина благодарила наставника Карпуна за то, что он выбрал самую осуждаемую во всех четырех округах смерть, лишь бы не гнить в этой «Заводи», утрачивая свою личность.
[1]Этикетка на горлышке бутылки
Глава 3
Черный удильщик
За круглым большим столом собрались пятеро мужчин. Один из них сидел в центре, другие стояли, склонив к нему головы. Даже в тусклом пламени свечей можно было различить дорогие, безупречно скроенные костюмы. Воротники их рубашек были настолько белоснежными, что сияли в полумраке комнаты. От этого казалось, что маленькое помещение заполнили бестелесные призраки, накинувшие на себя одежду, ибо лица присутствующих оставались в тени.
На поверхности стола была разложена карта местности. На ней значился город Пучина и четыре его округа: Сельдяного Кита, Белой Кости, Прибрежных Свай и Тайных Озер. Узловатый палец мужчины, который, судя по всему, являлся здесь главным, скользил по улицам города и остановился в центре карты. Название, оказавшееся под прицелом, гласило: Исток-город.