–Вы пьёте красное вино? – Феликс вытягивал шею, стараясь поглубже заглянуть в кружку с маршалом Жуковым, – Это такой хитрый ход, гостям чай, себе лёгкий алкоголь? Или оно креплённое?
–Яблоков, насколько я знаю, ты любитель не вина, а красивых женщин, – Новиков рассмеялся, – откуда такой нездоровый интерес к питейным предпочтениям сотрудников прокуратуры?
–Ну, я это, – Феликс покраснел и уткнулся носом в корзинку с печеньем, – извините, любопытство подвело.
–Ничего, ничего, – старший следователь поднёс свою кружку к лицу Феликса, – это гибискус, цветок такой, он даёт насыщенный рубиновый цвет. Издалека похоже на вино. Очень полезный напиток.
Овсов допил зелёный чай и отставил кружку в сторону, повернув к себе боком. Навстречу Дмитрию протянулась бронзовая рука Александра Сергеевича, держащая открытую книгу, в другой виднелось гусиное перо. Овсов заинтересовался и рассмотрел кружку Феликса. Уверенный разворот плеч, твёрдая поступь, высокий лоб и зачёсанные назад волосы могли быть увековечены только в одном человеке – Владимире Владимировиче Маяковском.
–Разве не надо создавать объединённую оперативную группу в связи с вновь открывшимися обстоятельствами? – Овсов оторвал взгляд от широких штанин и посмотрел на Новикова.
–Надо, – лицо Новикова стало серьёзным и сосредоточенным, – но для тех, кто сверху, это очень неудобно. Сопротивление будет колоссальным. А потому мы сделаем так: пусть пока дело по Алялину идёт своим чередом, оно, может, и к лучшему – настоящие убийцы расслабятся, и не будут прятаться слишком усердно, а вы оба занимайтесь по отдельной программе. Если возникнут вопросы, то скажете, что выполняете мои поручения, если нет, то и не надо.
Через полчаса, высадив Феликса около железнодорожного вокзала, Овсов развернул Жигули в сторону УВД. Слегка притормозил, пропуская отходящий от остановки белый рейсовый автобус. Краем глаза заметил рванувший за ним следующий, красно-чёрный и, невзирая на сердитые сигнальные гудки сзади, пропустил и этих торопящихся пассажиров. О новых уликах надо рассказать и Пашарю и Гулину. Если версия с четвёркой ошибочна, то ничего страшного, Овсова просто высмеют. Но если Дмитрий не ошибся…
Когда поймают эту четвёрку, именно Овсов окажется крайним. Потому, что именно он скрыл важнейшую информацию по убийцам. А, значит, он и виноват.
Поймают ли? Овсов прикрыл окно, даже через тоненькую щель затягивало выхлопные газы плотного металлического потока. Мотив убийц никуда не делся. Не исчез, не растворился, не распылился и не сгорел. Алялина посадят, а трупы всё равно будут появляться. Регулярно, или нет, зависит только от художественной четвёрки. Но появляться будут. В поезде, в квартире, в багажнике машины, всплывут в реке, озере, болоте, бродячие собаки отроют. Но появляться будут. И тогда по шапке получит губернатор. Точнее, по своему креслу. Дадут сильно – вылетит, если сумеет удар смягчить, например, собственной задницей, то сможет и усидеть.
Дмитрий повернул направо и подумал – Барсуково. Разумеется, убийцы едут из Барсуково. Овсов укоризненно покачал головой, не о том думаю, не о том. Убийцы едут в четвёртом вагоне, убитые в третьем, значит, убийцы только-только вышли на поиски жертв, а, значит, только-только сели в поезд. А, поскольку Маша видела убийц в своём вагоне сразу после посадки на поезд в Барсуково, значит, и убийцы сели на поезд в Барсуково. Можно было и раньше догадаться. О деле надо думать, о расследовании, факты сопоставлять, а не ходить расслабленным.
–Ну, ты сачок, – до конца рабочего дня оставался ещё добрый час с лишним, но Пашарь уже стоял в коридоре под дверью, собираясь закрыть её и отправиться домой, – целый день где-то шляешься.
–Пойдём, – Овсов затянул начальника уголовного розыска внутрь кабинета и бросил свою папку на стол, – мы раскопали кучу косвенных улик, указывающих на настоящих убийц. Как в поезде, так и в гостинице.
–Слышишь, болтун, – раздражённо буркнул Пашарь, вновь открывая двери и выходя из кабинета, – настоящий убийца сидит в камере и дело для нас закрыто.
–Я иду докладывать Гулину о новых уликах.
–Да хоть самому министру. Гулин вчера лично одобрил все мои действия, похвалил и пожал руку. Я тебе говорил, что ты дурак. Не забывай этого.
В осанке уходящего Геннадия Николаевича читался начальственный укор и недовольство разгильдяйством незадачливых адептов Уголовного Кодекса.