— Про Бабушку, наверное, что-нибудь. Нехорошо будет, если она уползет или станет шастать везде, где ей вздумается. Рихон теперь хромой, следить за ней не сможет. Сходи к нему домой, спроси. Он недалеко живет.
— Хорошо, — пожал плечами Илан. — Я найду Рихона, спрошу, что он хотел.
Илан покинул префектуру через казармы. Дальние казарменные ворота с интендантской частью и выездом от конюшен вели на Пожарную улицу, но между старым зданием архива и казармами была калитка в северную улочку-овраг, состоящую из ступенек. Так путь к дому Рихона был короче. Сразу за высокой каменной оградой префектуры, на развалинах еще более древней каменной стены, росли густые кусты, которые так и не собрались пока в целях безопасности вырубить, и которые каждый, ищущий уединения, использовал по своему усмотрению, поэтому пахло здесь тяжело. Потом начиналась старая городская застройка, где дома шли вплотную друг к другу и окон на улицу не имели. Вот там-то на ступеньках и почти в темноте Илан чуть не споткнулся о сидящего на одной из ступеней Рихона. Тот перематывал на больной ноге развязавшуюся тряпку.
Надо сказать, Илан испугался. Место было мрачное, безлюдное, сырое и холодное даже в такой жаркий день. И вонючее. Илан нечаянно сказал вслух то, что подумал.
— Не матерись, язык усохнет, — отвечал ему, как ни в чем ни бывало, Рихон. — Тебе передали?
— Что передали?
— Что я искал тебя.
— Зачем искал-то?
— Про Джату спросить. Ты же знаешь? Как он там?
— Да никак, — огорчился Илан. Меньше всего ему хотелось сейчас вспоминать и обсуждать состояние Джаты. — Лежит Джата. Ни жив, ни мертв.
— Наджед к нему ходит? Наняли его, да?
— Наняли.
— А что он про Джату говорит?
— Ничего хорошего. Говорит, он так между небом и землей и будет лежать, а если встанет, то ничего не вспомнит. Или дураком останется. Обидно, правда? А ты почему спрашиваешь?
— Ну… надо знать, место освободилось или нет. Инспектор еще Джата или как. У меня знакомый есть, тоже в префектуру хочет. Жалование-то хорошее. Да и так заработать можно будет. На дураках.
"Шакал ты", — подумал Илан, но вслух сказал:
— Сходи к префекту. Все равно инспекторов не хватает. Префект говорит, что взял бы еще.
— Ты это… Илан, ты теперь к префекту поближе, ты говори мне, если что. Вакансии будут или что изменится с Джатой. Я бы друзей предупредил. В порту работать тяжело, у уличных судей на побегушках суетно, а тут непыльно, вроде. Я-то глупость совершил, как обычно, теперь сам стесняюсь подойти спросить, префект на меня, наверное, злой. Ты предупреди меня, ладно?
— Ладно, — пожал плечами Илан. — Это все?
— Бабушку во дворе не встречал?
— Нет. Я ее давно не видел.
— Я ее покормил сегодня, если что. Мне на пять дней дали отпуск, чтобы нога прошла. Проголодаться за это время она не должна. Но ты посматривай. Вдруг в неположенное место выползет… Нечего ей делать во дворе. Спасибо, Илан.
— Пожалуйста, — Илан развел руками и поскакал скорее вниз по ступенькам. После сырой тени и запаха из грязных кустов ему вдруг нестерпимо захотелось на открытое пространство и на солнце.
Нужно было отправиться к генерал-губернатору и сообщить о взятке, только Мем не смог. Кое-как дополз до дома и свалился в постель. Ощущения были, словно из него вытянули кости и держаться прямо приходится исключительно на силе воли. Кирэс Иовис зашла в спальню, посмотрела на супруга, ничего не сказала и вышла. А Мем заснул. Когда проснулся, увидел рядом с собой Наджеда, — не самое радостное и долгожданное зрелище, век бы эту липучку не видеть. Наджед наливал какое-то лекарство в мерный стаканчик, за плечом его стояла Иовис, красная, как ее свадебная накидка пять месяцев назад, и то ли взбешенная чем-то, то ли до крайности смущенная, то ли то и другое сразу. Наджед, увидев, что пациент проснулся, задал весьма правильный вопрос:
— Вы еще не опухли от меня, господин префект? Извините. Немного терпения, и я оставлю вас в покое.
— Что опять? — пробормотал Мем.
— Это солнце, — объяснил Наджед не то самому Мему, не то его жене. — Когда в следующий раз поедете в Солончаки или в пустыню, обязательно захватите с собой воду и не забывайте головной убор. Глаза тоже нужно беречь. А рука — так, ерунда. Заживет.
Врач повертел в руках голову Мема, словно это был неживой и крайне любопытный предмет, заглянул в глаза, оттянув веки, открыл Мему рот, надавив на нижнюю челюсть, и вообще обращался с ним довольно свободно. Мем в конце концов отмахнулся от его рук. Иовис смотрела в сторону, избегая встречаться взглядом и с мужем, и с врачом.