— Откуда я знаю! Вот скажи, что мне теперь делать?
Отец поднялся с пола.
— Купить новый, только и всего. Я, так и быть, возмещу убытки.
— В двукратном, нет, в трехкратном размере, — тут же воспользовался случаем Ромка. — Ведь мне к моей картине еще и рама нужна.
Олег Викторович вздохнул, сходил за бумажником и выдал Ромке несколько купюр.
— Бери, так и быть.
— Спасибо, — продолжая хмуриться, Ромка спрятал деньги в карман, разыскал клещи и принялся вытаскивать гвозди из сломанного подрамника.
За этим занятием его и застала Лешка, вернувшись с прогулки. Она прошла в комнату и увидела, что ее брат с довольным видом отдирает свою драгоценную картину от деревянных планок.
— Что случилось и чему ты так радуешься?
— Отец на мой "Круг" наступил, и у меня теперь деньги не только на новый подрамник есть, но и на раму тоже, — похвалился Ромка. — А еще он себя виноватым почувствовал и про уроки ничего не спросил, зря мы с тобой боялись. — Лицо его вдруг омрачилось. — Но только пока я подрамник куплю, пока прибью, снова время уйдет, а мы же решили ее завтра отвозить.
— А ты отвези пока один холст, — посоветовала Лешка. — Помнишь, на Арбате абстрактные картины не только без рам, но и без подрамников продавались? И нести легче. А подрамников у них в мастерской сколько угодно, там и прибить можно будет. Если, конечно, его у тебя примут.
— А ты что, думаешь, не примут? — вскинулся Ромка.
Лешка вспомнила, как Павел Петрович говорил Арине о том, что он в свою галерею берет только настоящие произведения искусства, а в отношении Ромкиного шедевра у нее все-таки были некоторые сомнения. Но не говорить же ему об этом!
— Там будет видно, — только и ответила она.
— А я на двести процентов уверен, что она Павлу Петровичу понравится. А подрамник и рама — дело и впрямь десятое. Их и потом несложно присандалить. — И, развернув перед собой разукрашенный холст, Ромка восхищенно поцокал языком. — Красота!
А потом помчался в магазин за фотопленками, чтобы всегда иметь под рукой заряженный фотоаппарат.
Поужинав, Лешка выложила на стол учебники,
но, прежде чем учить уроки, включила компьютер. Брат присоединился к ней.
— Ну, и что там у нас Темочка пишет?
Артем всецело одобрил Ромкину идею установить в галерее веб-камеру. И еще он предлагал получше поразмыслить и поискать преступника среди людей, до сих пор остающихся вне всяких подозрений, но так или иначе связанных с галереей. А о Ромкином шедевре Артем вообще никак не отозвался, хотя фотография картины была отправлена ему несколько дней тому назад.
— Темке хорошо. Советы дает, а сам ничего не делает, — буркнул Ромка, обидевшись на то, что лучший друг не соизволил похвалить его произведение. — Был бы он здесь, посмотрел бы я на него, как бы он кого на моем месте вычислил.
Вернувшись на следующий день из школы, Ромка тут же выбросил из головы противные мысли о гадкой учебе. Он даже о расследовании не думал, а только о том, какое впечатление произведет его картина на Павла Петровича. Аккуратно свернув холст, он упаковал его в оберточную бумагу.
— Хорошо, что я теперь знаю, как правильно
картины сворачивать! Лешк, так мы идем? Тогда поторопись.
— Я только Дика выведу, а ты пока обед разогрей, — отозвалась сестра.
— И так поедим, — заявил Ромка, но все-таки зажег газ и поставил на плиту кастрюлю с супом и сковородку с котлетами. — А ты быстрей возвращайся.
Лешка гуляла недолго.
— Там дождь, — сказала она, стряхивая с куртки капельки воды.
— Плевать на дождь, — заявил Ромка. — Возьмем зонт.
Лешкин Дик, шумно отряхнувшись, вбежал в комнату и оставил на полу мокрые грязные следы. Лешка вытерла пол и решила вымыть Дику лапы, чтобы не гневить маму, если она явится домой раньше них.
Налив в ведро воды, она вынесла его в прихожую и попеременно стала совать туда собачьи лапы, а затем вытирать их специальным полотенцем. А Ромка стоял над ней и беспрерывно нудил:
— Ну что ты так медленно! Зачем ты это затеяла? С тобой только свяжись!
И тут отчаянно заверещал Попка, призывая к себе хозяина. Оказалось, что попугай в очередной раз запутался в веревке, на которой держался его колокольчик. Пришлось Ромке его распутывать. Попка при этом кричал "Омочка, пусик мой!" и больно клевался.
Когда же несносный попугай, наконец, получил свободу, Лешка все еще не была готова идти в галерею. Вместо того, чтобы одеваться, она извлекла откуда-то маленький пузырек и стала рыться в аптечке.
— Что ты ищешь? — недовольно спросил Ромка.
— Пипетку.
— Зачем тебе пипетка?! — потеряв всякое терпение, завопил брат.
— Дику в уши капли закапать, у него опять аллергия. — Сказав это, Лешка тут же испуганно прикрыла рот рукой, но было уже поздно. Дик прекрасно все понял. Больше всего на свете он боялся именно этой процедуры, и страшнее слов "закапать в уши" для него не существовало. Пес тут же забился под кухонный стол, откуда его нельзя было выманить никакими посулами. Он отверг даже сахарную косточку, которую Лешка стала совать ему прямо в нос, и лишь сопел: мол, знаю, зачем ты меня зовешь, не обманешь.
Ромка уже озверел.
— А потом нельзя это сделать? Но Лешка была непреклонна.
— Потом нельзя. Он все время скулит и лапами уши трет, а мне его жалко. И нельзя запускать болезнь.
Ромка, чтобы ускорить дело, вышел за дверь и нажал на звонок, но умный Дик никак на это не прореагировал. Тогда он позвал соседского мальчишку и попросил его постучаться к ним как можно громче. Мальчишка забарабанил изо всех сил в дверь, инстинкт охранника в Дике взял верх над страхом, и, забыв об угрозе со стороны хозяйки, он с лаем ринулся в прихожую. Лешка тут же закрыла кухонную дверь и строго приказала:
— Сидеть!
Дик оглянулся. Путей к отступлению не было, и он покорно сел. Лешка капнула ему в оба уха по нескольку капель. Пес тут же вскочил, затряс головой, заметался и наткнулся на ведро с грязной водой, в котором Лешка только что мыла его лапы. Ведро опрокинулось, вода, подтопив мамины тапочки, хлынула в комнату.
— Мы же соседей зальем! — воскликнула Лешка. Она схватила собачье полотенце, бросила его на воду и приказала: — Помогай!
— Главное, что мы опоздаем! — заорал Ромка. Он побежал за тряпкой в ванную, а по дороге со всего маху пнул Дика ногой, но пес увернулся, и Ромка растянулся на мокром полу.
Охая, растирая ушибленную коленку и упрекая во всем сестру, он отправился переодеваться: нельзя же такую картину относить в грязных джинсах.
Всю дорогу Ромка хромал и ворчал на Лешку, но в галерею вошел с сияющей улыбкой и направился прямо к кабинету.
Павел Петрович разговаривал с кем-то по телефону. Он заметил брата с сестрой и махнул им рукой, подождите, дескать. Ромка поздоровался с Анастасией Андреевной и вплотную приблизился к Богачеву. А когда тот положил, наконец, трубку, торжественно объявил:
— Я решил, что еще одна хорошая картина вам никак не повредит. — И, развернув холст, представил глазам Павла Петровича и его помощницы свой шедевр. — Это мой друг написал, а я уговорил его вам показать. Ну и как?
Ромка замер, ожидая восторженных возгласов, но их почему-то не последовало. Богачев рассеянно взглянул на его картину и, не рассмотрев ее толком, снова взялся за телефон. Анастасия Андреевна тоже промолчала и с каким-то холстом в руках удалилась в мастерскую. Опешив от такого невнимания к себе и своему произведению, мальчишка дернул Павла Петровича за рукав.
— Вам, что ли, не нравится?
— Чем-то напоминает Малевича, — сказал Богачев.
Ромка заликовал.
— Значит, клево, то есть замечательно, да? Мой друг ее, знаете, как назвал? "Красный круг". А первоначально она носила название "Суперсупрематизм". Вы можете выбрать любое из двух, какое вам больше понравится. И еще… И еще он просил узнать, сколько она может стоить?