Ромка прихромал из школы позже сестры: после уроков у них был классный час. Поев, он улегся на Лешкин диван и вперился в потолок.
— Ну что, выставили вам оценки по алгебре? Что ты получил? — спросила Лешка.
Ромка молча поднял вверх красно-коричневую, в ссадинах и йоде ладонь, растопырив все пальцы.
— Пять? — не поверила Лешка. Ромка даже обиделся.
— Что ж тут такого? Я ж говорил тебе, что все сам решил, и Тамара Ивановна это видела. Списать при ней никто не мог, она по рядам ходила, ни разу не присела.
— А что ж тогда ты такой хмурый? Почему не радуешься?
— Плясать мне из-за этого, что ли? Сама знаешь, что меня сейчас волнует. Где вот теперь ту тетку искать?
Лешка развела руками.
— Ну что ж теперь поделать? Она нас всех перехитрила, и мы с тобой уже вчера это обсудили. Что ты такой упертый? Если бы была стопроцентная раскрываемость преступлений, то их бы никто и не совершал. Лучше вспомни, что скоро лето, каникулы, речка, солнышко…
— Речка, солнышко, — передразнил ее Ромка. — Это у тебя солнышко, а у меня экзамены. Эх, нет в жизни счастья. Арине, что ль, позвонить? — Ромка хотел было встать, потом передумал. — Принеси-ка мне, больному и хромому, трубку.
— Ладно.
Лешка пошла к телефону, но он затрезвонил сам, и это была как раз Арина.
— А мы тебе собирались звонить! — воскликнула девочка. — Ты не поедешь сегодня к своей Софье? Мы хотели тебя попросить, чтобы ты передала ей привет от Анастасии Андреевны. От той самой, что у Павла Петровича работает. Оказывается, она ее бывший педагог и много хорошего для нее сделала. Мы у нее вчера были в гостях, чай пили.
— А Сонечка просила поблагодарить вас за то, что убедили меня выставить в галерее не подлинник, а копию ее картины. Я, кстати, сейчас к ней в больницу еду. Хотите со мной? Часы приемные, и к ней уже всех пускают. Сами ей все приветы и передадите.
— Лично я очень хочу, — сказала Лешка и обернулась к брату: — А ты сможешь дойти? Арина нас в больницу с собой зовет, по пути заехать может.
— До тачки-то? Запросто. — Ромка довольно бодро вскочил с дивана. — Только благодарить нас не за что, ничего мы толком не сделали и злодейку не вычислили.
Знаменитая ныне художница, опираясь на подушки, чуть-чуть приподняла голову навстречу гостям. Возле нее стояла отключенная капельница и еще какие-то приборы, но Софья улыбалась, и Лешке очень понравилось ее открытое лицо с широко расставленными карими глазами, контрастирующими с густыми светлыми волосами.
Арина поставила в вазу большую пунцовую розу, выложила на тумбочку фрукты. Для Ромки нашелся стул, а Лешка с Ариной умудрились поместиться на краешке кровати.
— Это, как ты догадываешься, и есть мои друзья Рома и Оля, — представила Арина брата с сестрой своей подруге. — Они вчера у Анастасии Андреевны в гостях были. Я и сама не знала, что новая помощница Павла — та самая Старилова, твой любимый педагог.
— Она вам привет передает, а сама сегодня в Брест к родственникам уезжает, а как вернется, к вам придет, — вставил Ромка.
— Спасибо большое, — снова улыбнулась Софья. — Я ее очень люблю, она золотой человек и очень много для меня сделала.
— Они мне тоже всю дорогу об этом твердили, — сказала Арина и обратилась к Ромке: — Но как вы оказались у Анастасии Андреевны дома? И что у тебя с руками?
Ромка с Лешкой переглянулись.
— Чего уж тут скрывать! — прошептал Ромка. — Давай расскажем.
И они выложили подругам историю "разоблачения" Анастасии Андреевны, начав с того момента, как Ромка пришел к выводу, что новая помощница Павла Петровича и есть та самая элегантная самозванка, о которой им сообщила Оля, а толстой только притворяется. И как он разработал план прощупывания ее боков, и худо-бедно они его осуществили. Но поскольку при всех стараниях и ухищрениях добраться до ее бока им так и не удалось, то подозрение никуда не делось, а после подмены еще одной картины, наоборот, только усилилось. И как потом Ромка уговорил Олю съездить в галерею взглянуть на Анастасию Андреевну, а Лешка осталась на Арбате продавать картины, причем проделала она это просто отлично, заработав кучу денег. Но Ромке с Олей не повезло, так как помощницы Павла Петровича на месте не оказалось. Поэтому им с Лешкой пришлось ехать к ней домой, и вот там-то Ромка и умудрился упасть с балкона. Но своего они все-таки добились, Анастасию Андреевну ущипнули, и выяснилось, что никакая она не преступница и никаких картин не похищала. И мама их то же самое подтвердила. А еще они поняли, что тетка она, в общем-то, очень хорошая и добрая.
Арина хохотала от всей души, а Софье от смеха чуть не стало плохо. Она прижала к животу забинтованную руку и взмолилась:
— Хватит, ну пожалуйста, я больше не могу! Мне же больно смеяться.
Ромка нахмурился.
— И почему вам смешно, когда плакать надо? Ведь мы так и не нашли ту элегантную тетку, которая косит под Инну Николаевну. Может быть, все-таки это Игорь? Не сам, конечно, а с какой-нибудь своей подругой. Он один там в компьютерах сечет, и возможностей у него больше всех было.
Но Арина лишь махнула рукой.
— Чепуха, Игорь — хороший парень. А Софья сдвинула брови.
— Расскажите-ка мне поподробнее об этой неуловимой мошеннице.
— Да мы и сами ее только по Олиным рассказам себе представляем. Худая, элегантная, хорошо одетая, сильно накрашенная, пожилая, старая, то есть, с маленьким шрамом на лбу, — отчеканила Лешка. — Ну, и еще она художница.
— И с вами знакома, поскольку похоже на вас рисует, — подсказал Ромка и попросил: — Вспомните, пожалуйста, всех своих пожилых и элегантных знакомых.
— Со шрамом, пожилая, рисует… — Софья задумалась. — Под твое описание разве что Оксанина мать подходит, Татьяна Яковлевна. Но она не смогла бы незамеченной проникнуть в галерею.
— А где она живет? — насторожился Ромка.
— Этого я не знаю. Она некоторое время назад обменяла свою квартиру, и новый ее адрес мне неизвестен. Погодите-ка. Ариша, подай мне, пожалуйста, карандаш и бумагу.
Арина нашла в тумбочке большой альбом, открыла его и поднесла Софье. Художница, с трудом удерживая карандаш пальцами левой руки — правая у нее пока находилась без движения, — тем не менее умудрилась довольно быстро набросать портрет пожилой женщины с глубоко посаженными пронзительными глазами и гордо поднятой головой. Такая царственная осанка была разве что у Анны Ахматовой: Лешка не раз видела ее фотографии в маминых поэтических сборниках.
— Вот это, — сказала Софья, — мать Оксаны Ермаченко. А больше я никого не могу припомнить.
Рисунок дался художнице с трудом, и она, побледнев, откинулась на подушки. Лешка взяла у Арины альбом.
— Кого-то она мне напоминает. Рома, а тебе?
Ее брат мельком взглянул на лист и мотнул головой,
— Мне — нет.
— Ой, а я ее где-то видела, и совсем недавно. Вот где только?
Лешка вертела портрет и так, и эдак. К ней подключилась Арина и внимательно вгляделась в рисунок.
— Мне кажется, что я тоже ее знаю. Но откуда? Лешка стала вспоминать, она даже зажмурилась
от усердия.
И вдруг перед ней всплыл вагон метро и в нем женщина с высоко поднятой головой, усаживающаяся на освободившееся сиденье.
— Тетя Таня! — вскричала она.
— Ну да, тетя Таня, — устало кивнула Софья.
— А я и говорю, что тетя Таня. Рома, это тетя Таня, ты понимаешь?
Ромка схватил альбом.
— Ты что, думаешь, что эта старая клюшка… А… постой, вообще что-то есть. Арина, посмотри, как она похожа на уборщицу тетю Таню. Блин! И в самом деле, как раз у тети Тани возможностей заменить картину больше всего было. Игорю, значит, она свое ведро подсунула, а Анастасия Андреевна в это время уходила из галереи. Вот она отверткой в клавиатуру и ткнула, потом к мольберту подбежала — и все дела. Небось заранее свою копию заготовила и в подсобку спрятала. Кто б там ее искать стал?