Она посмотрела на него и покачала головой как бы в растерянности.
— У меня пропал аппетит, я плохо сплю… Ну, раз уж доктор Динэйр говорит, что меня беспокоит что-то, то он прав, но, разрази меня гром, если бы я могла рассказать вам, от чего это происходит.
Мейсон посмотрел на нее задумчиво и оценивающе.
— Возможно, я могу рассказать мистеру Мейсону кое-что о том…
— Не сейчас, — резко перебил его Мейсон.
Доктор Динэйр вопросительно взглянул на него.
— Мы должны понять одну простую вещь, — сказал Мейсон. — Если мисс Фарр захочет рассказать мне сама, то это должно быть конфиденциальным сообщением. Она может попросить меня быть ее адвокатом.
Надин Фарр нервно рассмеялась.
— Извините, мистер Мейсон, но я ни о чем таком даже и подумать не могу… Нет никаких оснований, чтобы мне нужно было обращаться к адвокату.
Мейсон и доктор Динэйр переглянулись.
— Есть у вас какие-либо эмоциональные затруднения? — спросил Мейсон.
— Нет.
— Вы влюблены?
Ее грудь заколыхалась, когда она сделала глубокий вздох. И ее притушенные и выразительные глаза еще раз на миг раскрылись.
— Да, — сказала она, опустив веки.
— И вам, возможно, пришлось пережить какую-то трагедию в связи с этой любовью, да? — спросил Мейсон.
Ее взгляд снова встретился с его взглядом, а потом она посмотрела на доктора Динэйра. Она беспокойно задвигалась в кресле.
— Почему вы не хотите рассказать ему, Надин? — спросил доктор Динэйр.
— Я чувствую себя подобно бабочке, наколотой на булавку, — сказала она, — и ученые изучают меня через лупу.
— Это для вашего же блага, — ласково сказал доктор Динэйр. — Мы пытаемся помочь вам, Надин.
Она глубоко вздохнула, подняла взгляд на Мейсона, и внезапно в ее лице что-то преобразилось: застенчивый характер куда-то исчез, глаза сверкнули, а ноздри слегка расширились от возбуждения.
— Ну ладно, я — бабочка! — воскликнула она. — А вы — люди, препарирующие и классифицирующие меня, но ведь я же человек! И чувства у меня сильные, человеческие! И как бы вы, люди, чувствовали себя, если бы любили кого-то, а он любил вас, а потом другой человек, обладающий страшной властью над вами, сказал бы, что вы должны уйти из жизни этого человека, навсегда исчезнуть, не оставив и следа, не имея возможности даже связаться с ним?! — прокричала Надин.
— Это уже лучше, — сказал доктор Динэйр. — Освободите сдерживаемые вами эмоции, Надин, и расскажите нам все, а после этого поплачьте, это ослабит ваше эмоциональное напряжение.
— Я не из тех, кто плачет, — сказала она. — Я всю жизнь умела не падать духом. Но вы, люди, настолько довольны своим устойчивым положением, чертовски уверены в себе, что получите от жизни все лучшее… Ну вы просто попытайтесь поставить себя на мое место.
— А кто сказал вам, что вы должны исчезнуть, Надин?
Она стала говорить что-то, но потом покачала головой. Спустя мгновение она откинулась на спинку кресла, снова став застенчивой, спокойной, готовой к самоуничижению молодой леди.
— Это был Мошер Хигли?
— Мошер Хигли мертв.
— Я знаю, но не он ли сказал вам, что вы должны исчезнуть? И оставить человека, которого вы любите?
— О мертвых плохо не говорят.
— Он был вашим родственником?
— Не совсем.
— Но вы называли его своим дядей?
— Да.
— Вы любили его?
— Нет, — ответила она, поколебавшись мгновение.
— Вы его ненавидели?
Наступило продолжительное молчание. И вдруг она подняла глаза на доктора Динэйра.
— Для чего вам нужно терзать меня? Я обратилась к вам за помощью. И хотела получить снотворные таблетки или что-то подобное, чтобы можно было спать по ночам. Мне нужно было лекарство, чтобы не быть пугливой. Вы устроили мне проверку с помощью сыворотки истины, а потом сказали, что я должна встретиться с адвокатом… для чего?
— Я и собираюсь рассказать вам, моя дорогая, — ласково сказал доктор Динэйр. — У вас начинается сейчас эмоциональное напряжение. Вы должны взять себя в руки, и вы должны помнить, что мы хотим помочь вам.
— Не тревожьтесь об эмоциональном напряжении, — горько засмеявшись, сказала она. — Каждое утро перед завтраком я переживаю эмоциональное напряжение. Люди помыкают мною как хотят еще с тех пор, когда я была не выше подлокотника этого кресла… Только не думайте, что у меня была мания преследования. Если бы вы знали правду о тех вещах, которые… и знали, что произошло… В общем, нет никаких оснований, почему я должна рассказывать вам, посторонним людям, о своих бедах.