Такой же логикой руководствовались датский комик Андерс Маттесен и режиссер Эрик Клаусен, утверждая, что мусульмане не могли отреагировать на “карикатуры на пророка Мухаммеда” иначе чем насилием, и поэтому газета сама виновата в том, что стала целью террористов.
Весной 2003 года Юрий Самодуров написал статью в защиту выставки “Осторожно, религия!”, которая работала лишь три дня, после чего подверглась нападению хулиганов. Ее успели посмотреть только двадцать человек. Речь Самодурова следует рассматривать в свете его опыта борьбы с идеологической тиранией в Советском Союзе. Он очень эмоционально выразил свою обеспокоенность тем, что должно произойти, если общество склонится перед фундаменталистами, которые хотят запретить любые нападки на религию, используемую для оправдания вандализма. Он предупреждал о том, что религиозные круги могут потребовать с помощью законов против оскорблений и цензуры ограничить право выражать свое отношение к религиозным символам в науке, кино, журналистике, искусстве, театре и других сферах:
“Сколько-нибудь последовательная попытка ввести конвенциональные и правовые ограничения на использование в научных исследованиях, журналистике, кино, театре, литературе и художественном творчестве значимых для верующих людей и других групп общества образов и символов в иной интерпретации и иных контекстах и значениях, чем те, с которыми эти образы и символы возникли и имеют существенное значение для своих приверженцев, означала бы не больше и не меньше как запрет на полноценную деятельность всех институтов культуры и общественных институтов: музеев, художественных выставок, издательств, газет, университетов, политических партий и т. д.
В самом деле, если представить, что такое конвенциональное и правовое ограничение желательно и возможно, разрешено Ли будет российским музеям создавать экспозиции, посвященные ГУЛАГу и показу преступлений советского режима? Разрешено ли будет российским издательствам выпускать научные книги, посвященные доказательству гипотезы, что “Слово о полку Игореве” написано не в XII веке, а является гениальной подделкой, созданной в XVIII веке? Разрешено ли будет в Москве или Казани издавать книги и проводить конференции, посвященные разбору и критике норм шариата с точки зрения современного западного права? Можно ли будет в России создавать и показывать на выставках художественные работы, с критической точки зрения затрагивающие деятельность православной церкви и православного духовенства? Можно ли будет в России изучать в школах “Демон” Лермонтова и “Фауст” Гёте? Может ли тогда появиться в России фильм, подобный “Андрею Рублеву”? Ведь подобные музейные экспозиции, книги, конференции, выставки, фильмы могут быть признаны оскорбляющими добросовестные убеждения и задевающими искренние и глубокие чувства миллионов людей — приверженцев советской власти, российских патриотов, мусульман, священников, православных христиан и т. д. <…>
В логике же конвенциональных и правовых запретов, навязываемых российскому обществу определенными политическими и клерикальными кругами, ответ на поставленный выше вопрос будет, наверное, таким: “Не допускается публичное использование и распространение значимых для любых российских граждан (или групп граждан определенной численности) царских, советских, российских государственных, религиозных, исторических и культурных символов, художественных образов, документов, исторических сведений, фактов, мнений таким образом и таким способом, которые граждане (или группы граждан определенной численности) считают оскорбительными для себя, даже если лица, повинные в использовании вышеперечисленного, заявляют о том, что не имеют намерений кого-либо оскорбить””.
Самодуров описал общество, где последовательно практикуется фундаментализм в сфере защиты социальных групп от оскорблений, где нельзя высказывать никакое мнение, потому что любое высказывание можно охарактеризовать как оскорбительное для кого-либо, где молчание, как в известной песне Саймона и Гарфанкела, растет, как раковая опухоль. Его список напомнил мне соответствующий обзор, который датский профессор Фредерик Стьернфельт поместил в газете “Уикендависен” в 2006 году, чтобы создать представление о новом кодексе поведения, который возник после “карикатурного кризиса”. “Можно ли рисовать карикатуры на Иисуса? Можно ли продолжать распространять мультфильм “Аладдин”? Может ли организация “Хьюман Райтс Уотч” продолжить публикацию своих обзоров о нарушениях прав человека в мусульманских странах?” — вопрошал Стьернфельт, подчеркивая, что делает это без тени иронии.
Для Самодурова было очевидным наличие связи между борьбой Андрея Сахарова за открытое общество и идеалы гуманизма и требованием об особом отношении к религиям, а также запретом критиковать догмы, будь то христианские, мусульманские, коммунистические, националистические или другие. Если преследовать за высказывания, потому что они оскорбляют чувства какой-либо социальной группы, то и на любые другие высказывания можно наложить запрет.
Ожидая решения Европейского суда по правам человека по делу о выставке “Осторожно, религия!” от 2005 года, Самодуров оказался замешанным в аналогичную ситуацию. В 2006 году с ним связался искусствовед Андрей Ерофеев из Третьяковской галереи, владелец внушительного собрания произведений современного русского искусства последнего полувека. Ерофееву удалось собрать около трех тысяч работ. Многие из них выставлялись в России и за рубежом, но большую часть главных экспонатов соотечественники еще ни разу не видели.
Цензура и самоцензура не исчезли вместе с коммунизмом. Когда после распада СССР религия вновь заняла свое место, сотрудники музеев стали гораздо осторожнее относиться к подбору произведений, интерпретировавших или использовавших религиозные символы вне церковных предписаний. Отношения между современным искусством и публикой, по словам Андрея Ерофеева, по-прежнему характеризовались недоверием, смущением и недопониманием. Многие работы виделись спорными и непригодными к показу в общественных музеях. Именно поэтому он предложил Юрию Самодурову организовать выставку “запретного искусства” в Музее Сахарова.
Идея привела Самодурова в восторг. Он был уверен, что подобная выставка сможет инициировать дискуссию о цензуре и самоцензуре в российском мире искусства и музеев, — проблема, которую он считал такой же острой, как и угроза свободе печати. Он уже подумал о том, что выставку можно будет сделать регулярной.
В марте 2007 года открылась выставка “Запретное искусство 2006”. Тринадцать художников и одно художественное объединение были представлены двадцатью тремя работами, в том числе инсталляцией Ильи Кабакова, картинами Михаила Рошаля-Федорова и Александра Косолапова, а также карикатурами Вячеслава Сысоева, который в середине 1980-х за свои полотна отбыл два года в трудовом лагере. Работы охватывали период с 1966 по 2005 год. По словам Ерофеева, организаторы решили не выставлять те экспонаты, которые могли быть расценены как откровенно оскорбительные. Одна из картин изображала стилизованный оклад иконы с черной икрой вместо изображений Девы Марии и младенца и текстом “Ты ел икру в последнее время?”, на другой можно было увидеть распятие, где голова Иисуса была скрыта орденом Ленина, на третьей, с подписью “Слава России!”, генерал насиловал солдата. Все работы на выставке скрывались за белой фальшстеной с небольшими отверстиями, так что посетители должны были приложить усилия, чтобы разглядеть экспонаты.
“Это не выставка искусства, а выставка выставок. Она не рассказывает ни о сексе, ни о религии, она вообще ни о чем не рассказывает, только информирует о новых профессиональных тенденциях, которые начали появляться и представляют большую опасность. Я думаю о страхе и робости, распространяющихся все шире и шире. Это явление стало проблемой в нашей работе”, — говорил Ерофеев во время дискуссии о выставке, проходившей в Музее Сахарова.