Профессор только вернулся, расхаживал в рубашке и галстуке.
— Заходи, Сергей.
Быченко ввел Ершова в комнату с маленькими высокими оконцами, посредине стоял стол, книжные шкафы закрывали стены, но на большой кровати в углу валялась неубранная постель. Перехватив взгляд Сергея, Иерихон Антонович потер подбородок.
— Уж извини, белье убирать не буду. Не могу создавать прецедент. Жена знает, это, ее, я постель не убираю. А сделай один раз… И начнется…
Вскоре Иерихон принес бутылку ликера и блюдо с пирожными.
— Ты говорил, что шоколад не любишь, так я чуть-чуть пирожных купил, всего по десяточку, но трех сортов: эклер-чики, орешки, наполеончики. Начинай, не стесняйся.
— А не много? — спросил Сергей.
Ликер был крепким, сладким, тягучим, пирожные — сладкими, жирными, так что Ершов сломался быстро и лишь с удивлением наблюдал, как профессор управляется с угощением. Когда осталось всего по штуке каждого образца, мельницы Божьи, которые мелют медленно, но верно, остановились, и Быченко, вздохнув, откинулся на спинку стула.
Зевнув, Иерихон Антонович произнес:
— Ну что, помог тебе, хлопчик, мой приятель?
Ерошов прыснул, ибо представил себе Быченко в виде
Тараса Бульбы.
— Чего ржешь?
— Ничего он мне нового не рассказал.
— А о том, что и у Яковлева в кармане полтораста долларов лежало, ты не ведал?
— А вы откуда узнали? — изумился Ершов.
— Я сегодня одного видного чекиста обследовал, поболтали, все к ним ушло. А у них контора солидная. Что нам с тобой остается делать, только рассуждать.
— Давайте, начнем. — Ершов взял со стола рюмку и начал вертеть ее в руках. — В течение месяца убивают двух молодых людей, близко знакомых, детей крупных партийных работников. При обоих покойниках находят доллары, а значит, преступления связаны друг с другом, но когда случилось второе, Петя уже сидел. Так?
— Так.
— А значит, он не виновен, что и требовалось доказать.
— Милый мой, поставь рюмку, молодец. Так ведь то, что Вербин уже сидел, только отягощает все дело.
— Почему?
Иерихон Антонович похлопал себя по коленям.
— В деле замешана партия, замешана валюта, вот так и впаяют Вербину за участие в деятельности целой организации.
— Но он же не виноват.
— О чем ты говоришь?
— А что же делать?
— Рассуждать дальше. — Иерихон задумался. — Бесова убили возле дома.
— Его специально там поджидали.
— А кто знал, что Яковлев с твоим другом подерется и потащится на луг?
— Верно. — Ершов хлопнул себя по лбу. — А потом, почему Яковлева пилой зарубили, какой бандит с собой пилу будет таскать?
— Это-то не странно. У нас историю края никто не изучает. До войны бандюг водилось… Вечером спокойно на улицу не выйдешь. Но было при деревообрабатывающем комбинате училище, так от этих шкетов все громилы разбегались. Эти ученики приноровились пилы с собой носить, маленькие, с сужающимся полотном, как у садовников. Они их как бритву точили, до кости мясо рвало. Хулиганье как ветром сдувало, стоило фэзэушникам появиться.
— Кому? — переспросил Сергей.
— Фэзэушникам.
Ершов вскочил на ноги:
— Все, я все понял! Я бегу!
В тот вечер Ершов так торопился, что даже взял такси. (Теперь это невозможно представить, но в то время обычный доцент мог себе такое позволить.) Остановив машину у дачи Ермолаева, Сергей расплатился и кинулся к дому. В окнах горел свет. Стукнув раз, другой, Ершов распахнул дверь и чуть не налетел на толстую рыхлую женщину — жену Ермолаева.
— Василий Григорьевич?
— А вы Ершов?
— Да.
— Так он уехал.
— Давно?
— С полчаса, но вы должны объяснить мне…
— Я?
— Да, вы?
— Что?
— Что произошло? Вася весь день писал, писал. Потом вывел «жигули». «Куда?» — спрашиваю. Он засмеялся, сказал, что вы объясните, оставил вам пакет, а потом обнял меня, поцеловал и уехал.
Ершов два раза ударил кулаком в стену, сморщился, схватил конверт и бросился на улицу, бегом помчался к домику коменданта.
Петра освободили на следующий день, а вечером Ершов сидел у Иерихона и рассказывал:
— Ермолаева успели остановить в самую последнюю минуту. Мгновение, и было бы еще два трупа, он хотел убить третьего, а потом себя. Ту девушку, которая была с Гришей в его последний день, так запугали, что в милиции она молчала. Но перед тем, как эмигрировать, сообщила все Василию Григорьевичу. Он об этой троице разузнал, но мстить не решался. Вдруг ночью на лугу Ермолаев встретил Яковлева, и не просто встретил — тот шел и приговаривал: «Сейчас ребят позову, сейчас ты, Петруша, цепочку попробуешь, и Дашка узнает, как мне отказывать». А Ермолаев с юности по ночам без пилы никуда не ходил… Не мне его осуждать. Ну, а уж убив первого, Василий Григорьевич решил не останавливаться, второго тоже успел, на третьем его взяли. Судить, я думаю, не будут. Не поднимать же дело об убийстве его сына. Объявят сумасшедшим, посадят в психушку. Да ладно, главного мы добились, Петра освободили.