— Последнее время от постоянного ожидания скандала, — пожаловалась Инна, — у меня какие-то страхи появились, тревога какая-то беспричинная. И, знаешь, когда дедушка умер, в тот день вроде одни наши были, ну еще папин зам да англичанин один, переводчик, так меня и тогда такое беспокойство терзало, что я расстроилась, но не удивилась, когда дедушка вдруг заболел.
— Ершов медленно перелистал тексты, просмотрел места правки, а потом отбросил рукописи и предложил Инне погулять по саду.
На корте Фаина Николаевна и Володя, облаченные в белые костюмчики, ловко гоняли теннисный мяч. Галина, подвернув юбочку, выставила молочно белые бедра, закинула назад голову, зажмурила глаза и впитывала лучи жаркого майского солнца.
Инна потянула Ершова за рукав:
— Пойдем, отведу в наш лесок.
— Погоди. Уж больно красиво играют, — задумчиво произнес Ершов. — И часто они на корте резвятся?
— Еще как!
— А ты?
— Я могу играть лишь в отсутствие мамы, она ведь у нас красавица. Я для нее всегда неказистая, неловкая девчонка. Когда я в ее присутствии беру ракетку, то оказывается, что и хожу я, как корова, и бью, как парализованная, позор, одним словом. Мама такая очаровашка, а ребенок у нее урод, — вздохнула Инна. — Но пойдем в лес, скоро папа приедет.
Когда Ершов и Инна вернулись после прогулки по лесу, включенному в «поместье», мэр уже прибыл и все готовились к обеду. Мэр был приземистый, плотный мужчина, с короткими седеющими усиками, чем-то похожий на шаржированного медвежонка. Увидя Ершова, он заулыбался:
— Бывшая звезда нашей альма матер почтила присутствием мой скромный кров! Я рад.
— Вы льстите, профессор.
— Ой, как приятно — профессор, — протянул мэр. — Я уже забыл, когда ко мне так в последний раз обращались: про-фес-сор. А как ваша детективная жизнь? Не жалеете, что ушли из университета?
— Какая там детективная жизнь, обычный вольный художник, — потупился Ершов.
— Не смущайтесь, — мэр кивнул Ершову, обвел взглядом семью, — наш гость славен столь блестящими расследованиями…
— Что удивительно, как он еще жив, — подхихикнул Владимир.
— Но у нас вы, надеюсь, не в качестве сыщика? — спросил мэр.
— Мы с Сережей делаем две книги, — выручила Ершова Инна.
— Добро, добро.
Обед отличался тяжелым обилием в кушаньях и чисто символическим возлиянием. Разговоры велись светские, вежливые, скучные, и после окончания трапезы Ершов и Галина стали собираться.
Неожиданно Инна заявила, что поедет с ними.
— Завтра на конгрессе день регистрации, машина моя в городе. Я думала, что меня Володька отвезет, да что его гонять, подбросьте меня за компанию.
Галина управляла, Ершов и Инна притулились сзади. Инна захватила с собой магнитофон, поставила на сиденье за спиной Галины и как-то невольно прижалась к Ершову.
— Сережа, мешает твоя рука.
— Ладно, — вздохнул Ершов и обнял Инну.
Она пристально посмотрела на него, он — на нее. Медленно их лица сближались, и вдруг Ершов услышал ее шепот:
— Не могу же я все за тебя делать…
И, о ужас! (Автору стыдно писать такое, но правда есть правда). Они страстно прильнули друг к другу. Когда же Ершов немного пришел в себя, он отстранил дрожащую в возбуждении Инну и одним глазом глянул на водителя. Видела ли она? Галина невозмутимо рулила. Ершов вздохнул, сел прямо, сжал Инне ладонь и спросил спокойным, ровным голосом:
— Галя, какой у нас маршрут?
Инна открыла глаза, а Галина ответила:
— Сброшу тебя, потом отвезу Инку.
— Тогда так, — Ершов говорил искусственно бесстрастно, Инна сидела с затуманенным взором, Галина крутила баранку. — Инна, какое-то хулиганье пугает Галю, ты не могла бы недельки на две пригласить ее к вам на дачу?
— Могла, — словно во сне ответила Инна.
— Галя, возьми в понедельник две недели за свой счет, никому ничего не говори и перебирайся к Инне.
— А мне дадут отпуск?
— Сейчас без содержания всем дают, чтоб только деньги не платить.
— И ты думаешь…
— Я думаю. А ты делай.
— Хорошо.
Вскоре машина остановилась. Ершов распрощался с Галиной, а Инна лишь сдавила ему руку, но уже минут через сорок она стояла на пороге ершовской квартиры, и стоило Ершову отворить дверь, как он оказался в ее объятиях.
Инна лежала у Ершова на плече и плакала.
— Ерш, Ерш, это правда, правда, клянусь! Ты второй в моей жизни мужчина, зачем ты сказал, что так говорят все? Все — не я. Я в эти моменты думала раньше о том лишь, как бы все быстрее кончилось, да я и позволяла подобное эдак раз в месяц, когда Вовка совсем озвереет, потому что от всего этого мне было лишь плохо и больно. Я никогда не испытывала такого, что чувствую с тобой, я уже в машине чуть не умерла от любви. Все об этом говорили, говорили, рассказывали, как прекрасно, но со мной ничего подобного не происходило, и я решила, что все просто прикидываются. Сначала я еще боялась, что у меня что-то не то, с мамой советовалась, узнавала, почему мне с Вовкой плохо, а она ответила, что от этих гадостей только проституткам хорошо бывает, и я успокоилась. А ты… Знаешь, я думала, что тебя забыла. Почему тогда ты не захотел меня?