— Милая, ты была такой чистой, невинной девочкой, а я старым прожженным потаскуном, ершом-одиночкой, может, и зря, но так вышло.
— Но, Ершик, но я… Ведь ты лишь позвонил мне, я сразу с ума сошла, а вчера всю ночь не спала, думала о тебе, какое-то бредовое наитие. Бывает же так?
— Так, — вздохнул Ершов. — Бывает, но…
Утром следующего дня Ершов беседовал с Иерихоном:
— Я начинаю догадываться о произошедшем. Но яд! Где можно достать этот чертов кониум? Где с ним работают, как продают, кому, кто мог его заполучить?
— Поработаю, — бурчал Иерихон. — А политический аспект тебя не интересует?
— А что-то есть?
— Мафия начинает под мэра копать. Он свое дело сделал, прикрыл их на переходный период, а теперь только мешает. Он, хотя парень и жадноватый, но, на свою беду, в целом, вроде честноватым оказался. И не совсем дураком, начинает потихоньку прозревать. Могу подробный отчет подготовить. Треба?
— Треба! Это в любом случае не пропадет, но сначала надо найти следы кониума.
— Слушаюсь, комиссар.
Вечером в задней комнате ресторана дома работников творческого союза Ершов беседовал с Зурабом Гаваришви-ли. Зураб был невысокий горбоносый тридцатипятилетний грузин. Он наощупь определял любую карту в новой колоде, пил не пьянея, входил во все закрытые клубы города, числился всеобщим закадычным другом и сватом всех невест, как для выданья, так и на ночь. Зураб теребил обшлаг кожанки, тянул через соломинку коктейль и пристально глядел на Ершова.
— Я о личной жизни нэ говорю ны о нычьей, — тянул Гаваришвили. — Но тэбэ скажу, сэмья мэра — идэал, а зят его — чудо. Я такого нэ видел, нэ одной дэвчонки, нэ одного мальчика…
— А где он служит? — спросил Ершов.
— Золотое, мэсто, совмэстное прэдприятие, экспорт автотэхники, в том числе даже мэнтам. Он там хорошие дэнь-ги получаэт, ничего нэ дэлает, зят мэра, понымаешь?
— Спасибо, старик. Это все, что я хотел узнать. Вот только одно, они там одними машинами торгуют или еще мелочевка какая-нибудь идет, тряпки, лекарства?
— Сэрьезная кантора, толко автамабил. Все чэпуха, я помню, как ты мэня выручал. Хочешь ужин, дэвочку?
— Сегодня я пас, — усмехнулся Ершов.
К удивлению, Ершова у своего дома он заметил легковушку, в которой сидела и тоскливо курила Инна. Углядев Ершова, она расплылась в радостной улыбке, вылезла:
— Ершик, как я тебя люблю. Я их обманула, я смогу пробыть у тебя до утра, но сначала, любимый мой, я хочу познакомить тебя с бабушкой. Ну*, пожалуйста, ну не хмурься. Она одна меня поймет, может быть, папа тоже, но он же всегда занят.
Ерш лишь кряхтел.
— Ну Ершик, ну милый, я тебя прошу…
А сердца мужские не из камня, и вскоре Ершов познакомился с бабушкой. Ее однокомнатная квартира была заставлена старой темной мебелью, вся увешана фотографиями. Ершов чувствовал себя крайне смущенно. Бабушка оказалась плотно сбитой седой старушенцией с широким спокойным лицом. Когда после обмена верительными грамотами и приветствиями все расселись, Инна огорошила присутствующих следующим заявлением:
— Бабушка, это тот человек, которого я люблю и за которого выйду замуж. Правда, он меня брать в жены пока отказывается, но я все равно уйду к нему.
Ершов зарделся, а бабушка ровно спросила:
— А дома?
— Что дома?
— Они знают?
— Пока нет.
— Вот ничего им пока и не говори.
— Но почему?
— Я прошу тебя. Потерпи хотя бы три дня.
Разговор не клеился. Вскоре Ершов вышел, а еще через пару минут его нагнала Инна.
— Ты знаешь, что сильнее всего расстроило бабушку?
— Нет.
— Что ты — не еврей.
— Я москаль. Да ведь и папа у тебя полукровка и муж нечист.
— Мне лично все равно.
— Ну что ж, а теперь я расскажу тебе то, что меня пугает, то, о чем мне не хочется тебе говорить, но то, что ты обязана узнать, раз у нас с тобой такие дела пошли.
И Ершов поведал ей о расследовании и о своей роли в нем.
Мадам Поваренова до тридцати пяти лет вела незаметную жизнь научного сотрудника, но перешла в кооператив «Вечера знакомств» и неожиданно за год, от силы полтора, стала самой информированной и влиятельной в одной определенной сфере услуг города. Однако когда-то, когда была она еще мэнээсочкой, решившейся побаловаться и подработать, она нечаянно забрела в чужой огород и в такую вляпалась передрягу, что если бы не Ершов…