Маркус держал Клэра за плечи.
— Легкий, как перышко.
Гилберн схватил ноги ментата.
— Не с этой стороны, сэр.
«Это Клэр, не…» — она не смогла закончить мысль. Она стояла в вонючей мастерской, смотрела на груду мокрой ткани, что была Францисом Вэнсом. Уголек еще горел в его органах, но это, скорее всего, были нервы, и его мясо медленно лишалось воспаленной жизни.
Ей было все равно.
— Это наружу. Его унесут.
— Да, мэм, — Финч не кривился от отвращения, но было близко. — Мэм?
Огоньки плясали под кипящими перегонными кубами, пол был скользким, его лучше не разглядывать. Бумаги со странными заметками валялись всюду, некоторые были мятыми, некоторые прилипли к жидкостям. Туалет точно был кошмаром. Она могла очистить все чарами.
Но не сейчас. Это было ужасно — Клэр обычно был аккуратным, даже когда его мозг занимали серии экспериментов и вопросы. Она видела бардак, когда его способности не использовались, и он страдал от проклятия ментатов.
Скука. Если не тренировать и не использовать, логика, как и магия, атаковала носителя.
Финч кашлянул.
Она пришла в себя. Газеты были полны диких выдумок. И посылать слуг в Лондиний стало, по меньшей мере, проблематично.
— Да?
— Еще вызовы, мэм. От короны, — в его тоне был страх, или дыхание перехватило?
— Да, — она медленно повернулась по кругу. Стены были в брызгах разных субстанций. Может, стоит все выжечь.
Можно было очистить так весь гниющий город, да? Пустяк для главной. Стоит лишь захотеть, и весь мир будет гореть.
Здание было сложнее.
«Ты не думаешь», — философский камень из мертвых рук Левеллина давил на грудь… и она не сдавалась поэтому болезни, потому не страдали и ее слуги.
Но Клэр так защищен не был. Он не был слугой или Щитом. Он был просто… чем?
«Кто он для меня? Осмелюсь ли я назвать?».
Появились Гораций и Тиг, Финч указал им уложить тело Вэнса за воротами для собирателей трупов.
— Леди так хочет. Скорее, господа.
«Леди так хочет».
— Финч, — хриплый голос, словно она не провела несколько дней в библиотеке, пела заклинания до онемения языка, чтобы не обрушить поток жгущей магии.
— Да, мэм?
— Пусть Хартхел снова седлает лошадь. Если служанки и повариха пойдут на рынок, пусть с ними будет вооруженный лакей. Микал?
— Все еще рядом с мистером Людовико.
— Пусть кто-то другой следит за Людо, а Микалу передай, что он мне нужен.
«Хотя он не будет рад. Я оставила его как булавку, чтобы держать ткань, и не вернулась за ним, не дала сменить его».
— Он точно захочет черную лошадь.
— Да, мэм. Мэм?
Она повернулась к нему, но он не побелел. Она склонила голову и увидела, что его морщины стали глубже на сухой коже, под подбородком кожа ослабевала, ошейник впивался в плоть.
Финч тоже старел. А она — нет. И не постареет, пока у нее камень, и от этого она поежилась.
Дворецкий сцепил ладони за спиной.
— Мы рады служить вам, мэм. В комнатах слуг говорили, и мы рады… что вы — наша госпожа, — ему было сложно говорить с акцентом, он зазвучал как юноша со сленгом. — Мы останемся с вами, это точно, даже если закроете дом.
«О, Финч».
— Я рада это слышать. Не думаю, что мне потребуется закрыть дом. Британия меня не арестует.
«Иначе она не сможет давать мне сомнительные задания».
Могли быть другие. Невидимый волшебник, что мог быть, а мог и не быть частью Общества, который выслеживал ее и оставлял подарки.
— Хоть я и не отвечаю на вызовы, — закончила она. — Благодарю, Финч. Прошу, поспеши.
И он ушел, а Эмма подошла к двери. Она сказала одно Слово, и лампы потускнели, а с другим словом огни под перегонными кубами угасли. Она ушла из кабинета в тени, и когда закрыла дверь, она загремела, как дверь склепа, запечатывая бардак внутри.
Букингем бурлил от недовольства правящего духа. Воздух корчился над шпилями замка, эта тьма ниспадала до земли, поблескивая белыми вспышками.
«Это…» — она не могла подобрать слова. Кашляющий кучер забрал лошадей у нее и Микала. Лица многих снизу были обвязаны платками, некоторые были чем-то пропитаны, и Лондиний превратился в город разбойников, которые порой падали, кашляли кровью и бились в конвульсиях. Гробовщики пели, и если бы не серый туман — тела жгли, и город вонял этим и углями — день был бы приятным.