— Надо было в Агентстве побольше взять на оперативные расходы, — вздохнул он.
— Сам бы себе и взял, — съязвила я, зная о патологической экономности Лешки.
Когда до Замогилья оставалось полтора-два километра, на дорогу из леса вышел дед с корзинкой.
— Отец, случаем Екатерину Раух из Замогилья не знаешь? — высунулся из окна Лешка.
— Добросишь до деревни, покажу.
Дед взгромоздил корзину рядом с собой на заднее сиденье. В ней под слоем папоротника проглядывали сыроежки и черноголовики.
— Уже грибы пошли? — удивилась я.
— Еще не пошли. Будут дожди, будет и гриб. А пока — сушь в лесу.
Мы обогнули маленькое картофельное поле и впереди, за высокими деревьями, проступила крыша деревянного двухэтажного барака.
— Ну все, приехали. Я здесь сойду, еще грибов по опушкам поскребу, а вам туда.
— А в каком она доме живет? — уточнила я.
— А там всего один дом. Все там и живут.
Екатерина Ласловна оказалась пятидесятилетней женщиной с лицом, на котором еще просматривались следы былой привлекательности, но помятым жизнью, тяжелой работой, плохой едой.
Она рассказала, как после продажи своей комнаты вдруг выяснила, что по документам надлежит ей жить не в отдельной однокомнатной квартире на Комендантском, а в деревне на Псковщине. Она взбунтовалась, пришла к руководителю фирмы «Хата плюс»
Зайчикову, но Геннадий Петрович вдруг из интеллигентного человека превратился в откровенного хама и грубияна, стал ей угрожать. А тут она еще узнала о странной гибели и исчезновении своих бывших соседей.
Екатерина Ласловна испугалась и, не собирая вещей, приехала в Замогилье. Тут и выяснилось, что таких обманутых бедолаг, как она, здесь под сто человек. Все прописаны в этой халупе, живут по несколько человек в одной комнате; перегородками служат старые простыни, натянутые на веревки.
— А вы зачем приехали? — уже в который раз боязливо спрашивала Раух.
— Да за тем и приехали, чтобы услышать весь этот ужас, — зло сказал Лешка.
Солнце стояло высоко в небе. Стало жарко, и я сняла легкую ветровку. Реакция Екатерины Ласловны была неожиданной:
— Валюта, а откуда у вас мой кружевной воротничок?
Да сколько ж это будет продолжаться? Сейчас и эта женщина обвинит меня в воровстве?
Скрипка посмотрел на меня подозрительно:
— Да, откуда? У тебя не было такой блузки.
— Блузку я купила перед отпуском в «Гостинке».
— А воротничок?
— А воротничок мне подарила одна хорошая женщина в Репино.
— Какое совпадение, — улыбнулась Раух. — И мне мой воротничок тоже подарила очень милая женщина. Она какая-то родственница этому Зайчикову. Только в отличие от него — очень порядочный человек. Пока я ждала его, чаем меня поила, стихи читала.
А потом, когда я похвалила ее рукоделие, решила подарить мне это кружево. Точно такое же. Только я, когда убегала из своей квартиры, никаких вещей, кроме носильных, решила не брать. Так и оставила на общей кухне на столе…
— А потом появилась новая хозяйка большой квартиры, нашла кружево и пришила его на свою красную блузку, — пробормотала я.
— Что ты сказала? не расслышал Скрипка.
— Да нет, ничего, — отмахнулась я. Теперь мне стало понятно, почему рукава у моей блузки вдруг стали короткими. Я носила блузку Марианны, а она — мою.
Теперь я хотя бы поняла, почему меня обвиняли в воровстве. Я снова подумала о Марианне. Мне почему-то было приятно, что у нас совпадали даже вкусы: мы обе любили красные блузки и кружевные воротнички.
По дороге в Питер я думала о том, что про Голяка никому ничего не скажу. А уж он будет молчать — это я чувствовала наверняка.
Но как быть с Ниной Викторовной? С этой милой, интеллигентной учительницей? Как объяснить ей, что ее племянник — последний гад на этой земле? И почему объяснить ей это должна именно я?
…Во Пскове мы сделали остановку. Возле дешевой кафешки была парфюмерно-косметическая лавка. Я раздумывала ровно секунду, а потом попросила импортный тюбик краски для волос под названием «Медь».
— Зачем тебе? Ты и так — рыжая! — из-за плеча спросил удивленный Скрипка.
— Хочу одной подруге подарок сделать.
Мы с ней очень похожи. Как сестры. Мы даже одеваемся одинаково. Только она — не рыжая. Пока.
Я как наяву представила себе рыжую шевелюру Марианны. Рядом — свою. Фоном почему-то была ее спальня. Тут же вспомнились строчки одного поэта:
А волосы, как рыжий снег, летели
На белую подушку за спиной…
— Ну вот, еще на одну рыжую сумасшедшую ведьму в Питере больше станет, — заключил Лешка.
Права Нина Викторовна, все-таки Скрипочка действительно славный.
ДЕЛО О КАЗНЕННЫХ БОМЖАХ
"Каширин Родион Андреевич, 35 лет, корреспондент отдела расследований. Закончил Ленинградское арктическое училище, работал радиотехником в поселке Диксон, там же — оперуполномоченным уголовного розыска. До прихода в «Золотую пулю» работал в частном охранном предприятии. Коммуникабелен, владеет навыками оперативно-розыскной работы, хорошо освоил азы журналистской деятельности. В то же время часто возникают проблемы с рабочей дисциплиной, имел нарекания от начальника отдела в связи с нарушением «штабной культуры».
Из служебной характеристики
Утро получилось серым и безрадостным, капли дождя с точностью метронома стучали по карнизам, и мир был соткан из печали и уныния. В такую погоду в голове блуждают мысли об отсутствии смысла в самой жизни. В это безрадостное утро и начались события, которые привели к тому, что мы избили Обнорского, попали в картотеку милиции как бомжи, а Спозаранник чуть не женился на жительнице горного кавказского аула, затерянного где-то очень высоко в горах. Но обо всем по порядку.
Наш маленький коллектив отдела расследований сидел в кабинете» и ожидал Глеба Спозаранника, который отбывал повинность, связанную с присутствием на «понедельничной» летучке у Обнорского. У нашего минишефа с самого утра уже было совершенно испорчено настроение. Его преследовала группа маньяков.
За день до описываемых мною событий ему на лобовое стекло машины прилепили каким-то суперклеем бумажку с таким же суперсодержанием: «Слушай ты, неверный гяур, жалкий верблюжий какашка, кончай свои писюльки, смотри допишешься! Женись на ней, а то зарэжэм!» Что это означало — Глеб не мог понять. С расстояния в десять метров видны были огромные буквы, написанные красным фломастером. Его жена, которая утром первой уходила из дома, увидела письмецо и встревожилась. Она вернулась домой и предложила вызвать милицию. Пришел участковый, осмотрел машину, спросил, где работает ее хозяин, хмыкнул, сделал какие-то выводы и порекомендовал обратиться не в милицию, а в автосервис. Спозараннику пришлось воспользоваться его советом, так как послание не желало отходить от стекла. Клей был отличного качества, злоумышленники постарались на совесть. В автосервисе около лобового стекла собрался настоящий консилиум из специалистов-маляров. Часа через два они вынесли вердикт: отклеить нельзя, сходит вместе со стеклом, поэтому надо менять всю «лобовуху». Спозаранник был очень расстроен, ведь эту «Ниву» он всего лишь месяц как купил у Обнорского.
В десять часов Глеб вернулся с «летучки» и окончательно испортил нам настроение.
Спозаранник рассказал, что Обнорский, оказывается, необычайно кровожадный человек, можно сказать, маньяк, возбуждающийся только при известиях об очередных заказных убийствах. На «летучке» Андрей, как обычно, обрушился на весь коллектив Агентства, прямо заявив, что если в городе ничего не случается, никого не расстреливают из пулеметов, не сжигают в машинах, не взрывают в офисах, не насилуют в лифтах, то виноваты мы. Дескать, хороший журналист всегда обнаружит парочку свежих трупов или группу изнасилованных в лифте.