Замужем за корреспондентом отдела расследований Михаилом Модестовым. Сын от первого брака — Денис, семи лет. Недавно родила двух девочек-близнецов, Александру и Евгению, однако, несмотря на положенный декретный отпуск, не хочет прерывать связи с Агентством и жаждет активной деятельности…"
Из служебной характеристики
— Железняк! Ты — дура!
— Да нет… — Спорить было лень да и несподручно. Трудно это делать, когда одновременно моешь посуду и разговариваешь по телефону как паралитик, прижимая трубку плечом к уху. Я хотела найти какой-нибудь компромисс.
— Нет! Ты — идиотка! — Юлька на компромисс идти не хотела.
— Ты меня не понимаешь. Я считаю, что только в этом возрасте поняла…
— Более того, ты — извращенка, — перебила меня Юля.
— Почему, если мне нравится Спозаранник, то я сразу извращенка?
— Только извращенки могут влюбиться в Спозаранника!
Трубка наконец выскользнула из-под уха и шлепнулась в раковину. Юлька захлебнулась. Так ей и надо. Я отключила телефон.
Теперь план по захвату Глеба Егоровича придется придумывать самостоятельно.
Вот уже три дня, как я поняла, что Спозаранник — гениальный инвестигейтор и самый замечательный мужчина в мире. У него глаза такие… С ресницами. Странно, почему я раньше не замечала, что у Спозаранника есть ресницы. Сначала я заметила у него ресницы, а потом поняла, что за железной маской поборника штабной культуры скрывается нежная и чувствительная душа. Понимаю, подозревать в Спозараннике чувства и, тем более, душу до недавнего времени было просто нелепо. Но это не потому, что их у него нет, а потому что Глеб Егорович умело это скрывал, ловко обводя вокруг пальца женскую половину Агентства. В создании многочисленных приказов и инструкций он реализовывал тайное желание опеки своих коллег.
Сколько заботы и понимания сквозит, например, в одном из его последних приказов, изданном для сотрудников отдела расследований: «С целью упорядочения процесса приема пищи и минимизации угроз дезорганизации деятельности отдела, являющихся неизбежными последствиями увлечением вышеупомянутым процессом, приказываю посещать отдел питания поодиночке и в строго отведенное для каждого сотрудника время. Расписание прилагается. Железняк — 12.00-12.15, Гвичия — 12.15-12.30, Кононов — 12.30-12.45 и т.д.». Во! А все потому, что Глеб Егорович знает, что режим в приеме пищи — дело серьезное. Это я как мать двух новорожденных и одного подростка могу утверждать…
— Мать! Твои новые дети жрать хотят!
И старые тоже… — На кухне появился сын Дениска с эскортом из двух кошек. Судя по глазам последних, в их планы тоже входило чего-нибудь съесть. Я вздохнула, подумав, как тяжело быть матерью семейства. Это я еще по-умному сделала, родив в свое время Дениску, который после рождения двойняшек сделался главной нянькой. Это он придумал имена новорожденным девочкам — Саша и Женя. Александра и Евгения.
Дениску я специально перевезла от тетки из Выборга для этих целей. Он сначала упирался, говорил, что воспитание младенцев не совсем подходящее дело для семилетнего мальчика, но я смогла его переубедить. Я сказала, что преемственность поколений — это сильная штука, и, воспитывая моих детей, он получает гарантии, что его детей будут нянчить мои девочки. Детей моих девочек будут воспитывать Денискины дети в свою очередь. И так далее. Такой семейный бартер. Слава Богу, у Дениски хватило тактичности не спросить, каким образом из этой цепочки выпала я.
Кстати, воспитывать младенцев у него получается гораздо лучше, чем у меня. Он меняет памперсы, как профессиональный упаковщик. Подогревать молочную смесь до нужной температуры никто лучше него в семье не умеет. Самозабвенно торчит с ними целыми днями после школы, пока его товарищи предаются губительному влиянию улицы. Мои дети воспитывают друг друга сами…
Единственное, что меня смущает в таком положении вещей, это то, что Денис применяет к воспитанию моих детей стандартные методы дрессировки животных, потому что привык обращаться подобным образом с фокстерьером моей тетки Лены. Он выучил сестричек подавать голос и садиться, заманивая бутылкой детского питания. Вчера он похвастался — малышки стали понимать команду «апорт». Теперь они по команде приносят кубики, наперегонки и на четвереньках. Любопытно, будут ли они на детях Дениски тренировать команду «фас»? И что выйдет в конечном итоге из рода славного Железняка? Бультерьер?
И еще, к сожалению, Дениска не умеет кормить грудью — это пока приходится делать мне. Ну ничего, со временем научится…
Холодильник я предоставила сыну и кошкам, а сама пошла к малышкам. Я с нежностью взглянула на два размахивающих конечностями тельца, и мне вдруг стало грустно.
Потому что я подумала об их папе.
Дело в том, у Спозаранника — глаза, а у Модестова… уши. Вроде уши как уши, но что-то в них не то. Очень в глаза бросаются.
Когда я это заметила, то подумала, что в свое время надо было относиться к выбору объекта симпатий более тщательно. Ну что ж, это никогда не поздно исправить. И несколько дней назад я решила объясниться с Глебом Егоровичем…
…За окном уже темнел преждевременный октябрьский вечер. Сырой ветер ерошил последние листья на ветках деревьев, разметывал уже сорванные по мокрому асфальту, который тускло блестел в свете уличного фонаря. За окном не было ни души, только иногда пролетали машины, равнодушно скользя фарами по стене дома.
В Агентстве тоже было пустынно. Только двое — я и Спозаранник. Он и не подозревал, что сегодня произойдет главное событие в его жизни, которое навсегда изменит непоколебимый образ аналитика и систематизатора Спозаранника.
Глеб Егорович деловито стучал по клавиатуре компьютера, созидая очередную справку. Судя по тому, что он не прерывался ни на секунду, мысли его системно и плавно перетекли из головы по соединению «рука-клавиатура» прямо в компьютер. Циничный Каширин не упустил бы случая отпустить шуточку типа «аппарат Спозаранник подключили к компьютеру».
— Нонна! Ваша преданность рабочему процессу похвальна, но не кажется ли вам, что организм нуждается в отдыхе для столь же плодотворного труда на следующий день? — Мужчина моей мечты оторвался от работы.
— Глеб Егорович, я готова заниматься с вами расследованиями всю жизнь.
— Я вас тоже ценю как аккуратного и ответственного расследователя.
— А вы мне нравитесь как человек.
Спозаранник с подозрением посмотрел на меня. Он почувствовал важность момента: поправил галстук и взял в руки любимый дырокол.
— По моему сугубо субъективному мнению настоящий журналист-расследователь, направляющий все свои старания на достижения поставленной цели, должен личностное оставлять за порогом этого Агентства. — Для убедительности Спозаранник поднял дырокол, который, видимо, для него и олицетворял личностное, выразительно пронес его через весь стол и твердо поставил на другой край. Подумал и добавил:
— За порогом этого Агентства и других учреждений, которые журналист посещает в ходе работы.
— Что мы все о работе и о работе, — стараясь придать голосу как можно больше кокетливых интонаций, отозвалась я.
Надо ковать железо, пока горячо. Спозаранник и сам не понимает, как ему будет хорошо. Потом. Ну ничего. Модестов тоже сначала сопротивлялся. Решительно встав из-за стола, я начала форсировать расстояние, отделявшее меня от объекта симпатий.
Тут мне в голову пришла мысль попробовать покачать бедрами, как это умеет Завгородняя. Попробовала. По-моему, получилось.
В глазах Глеба Егоровича мелькнул ужас. Он схватил дырокол со стола и прижал его к груди:
— Железняк! Вы нарушаете субординацию!
— Иногда четкое следование субординации мешает общему настроению рабочего коллектива.