— Не знаю. Наверное, потому что дядя Эдвард позвонил в полицию, да, в общем-то, я всегда считала шофера фискалом.
— В какое время ваш дядя позвонил в полицию?
— Он сообщил о краже машины в четверть двенадцатого. Если не ошибаюсь, звонок зарегистрирован в участке в одиннадцать четырнадцать.
— Когда вы уехали на машине? — спросил Мейсон.
— Я думаю, где-то без четверти одиннадцать.
— Значит, вы находились в машине около получаса до того, как ваш дядя позвонил в полицию?
— Да, наверное.
— Когда вы вернулись?
— Примерно в четверть первого. Я отсутствовала где-то часа полтора.
— Когда полиция прибыла в дом?
— Полтора часа назад.
— Нет, я имею в виду, сколько времени прошло после вашего возвращения до их приезда?
— Минут десять-пятнадцать.
— Что ваш дядя сказал полиции?
— Я знаю только то, что они мне сообщили. Со мной говорил один следователь. Он спросил, не могу ли объяснить, почему мой дядя заявил, что машина украдена.
— Так что же все-таки ваш дядя сказал полиции?
— Судя по словам этого следователя, мой дядя позвонил в участок, представился как Эдвард Нортон и заявил, что должен сообщить о совершении преступления. Потом что-то произошло — их разъединили. Дежурный на пульте постарался не занимать линию, дядя Эдвард снова до них дозвонился и сообщил о том, что у него украли автомобиль. Он описал свой бьюик, назвал номерной знак — 12M—1834 и заводской номер — 6754093.
— Как я вижу, вы прекрасно запомнили цифры, — прокомментировал Мейсон.
— Да. Они могут играть важную роль.
— Почему?
— Не знаю. Просто чувствую, что они должны иметь значение.
— Вы признались следователю, что брали машину?
— Да. Я рассказала ему все как было: что я села в бьюик примерно без четверти одиннадцать, а вернулась в пятнадцать минут первого, и что я не спрашивала у дяди разрешения.
— Полицейские приняли ваше объяснение?
— О, да! Они больше не занимаются этим аспектом дела. Вначале они решили, что воры, возможно, воспользовались бьюиком, чтобы скрыться.
— Насколько я понимаю, теперь они пришли к выводу, что никаких воров на самом деле не было?
— Да, — согласилась она.
Мейсон начал ходить по комнате из угла в угол. Внезапно он резко повернулся и уставился на девушку.
— Вы не открыли мне всей правды, — сказал он.
Она не показала ни малейшего негодования, а посмотрела на него задумчивым взглядом.
— Что в моем рассказе не вяжется с остальными фактами? — спросила она бесстрастным тоном.
— Я не это имел в виду. Вы просто скрыли от меня правду, когда в первый раз пришли в мой кабинет.
— Что вы хотите сказать? — заинтересовалась Фрэн Челейн.
— Вы рассуждали о том, что хотите выйти замуж и все в таком роде.
— И что из этого?
— Вы прекрасно знаете, о чем я говорю. Вы уже замужем.
Она резко побледнела и уставилась на него круглыми от удивления глазами.
— Откуда вы знаете? Вы разговаривали с кем-то из слуг?
— А слуги в курсе дела? — ответил адвокат вопросом на вопрос.
— Нет.
— Тогда почему вы решили, что я разговаривал со слугами?
— Не знаю.
— Вы замужем? — резко спросил Мейсон.
— Не ваше дело.
— Конечно, это мое дело. Вы пришли ко мне с вашими проблемами. Вы ничего не добьетесь, если будете мне врать. Врачу и адвокату вы должны говорить только правду. Вы можете мне доверять. Я никому не передаю то, что открывают мне мои клиенты.
Она поджала губы и уставилась на него.
— Что вы хотите знать? — спросила она.
— Правду.
— Вы ее уже знаете.
— Значит, вы замужем?
— Да.
— Почему вы мне раньше не сказали об этом?
— Потому что мы пытались это от всех скрыть.
— Но кто-то открыл ваш секрет. Кто-то ведь вас шантажирует.
— С чего вы взяли?
— Это не имеет значения. Отвечайте.
Указательным пальцем она стала водить по ручке кресла, точно также, как делала это в кабинете Мейсона.
— Теперь, после смерти дяди, не играет роли — замужем я или нет, не так ли?
Он холодно посмотрел на нее.
— Насколько я помню, ваш дядя, в соответствии с завещанием, мог, на свое усмотрение, передать деньги в благотворительные учреждения, если вы выйдете замуж до достижения вами двадцатипятилетнего возраста.
— Но в случае его смерти управление имуществом, осуществляемое доверенным лицом, прекращается, не так ли?
— Да, доверенное лицо больше им не управляет.
— В таком случае, если он больше не может действовать на свое усмотрение, то замужем я или нет, роли не играет?
— На первый взгляд, я бы именно так интерпретировал бы завещание, — заявил Мейсон.
Она с облегчением вздохнула.
— Тогда не имеет значения, пытался меня кто-то шантажировать или нет.
Глаза Мейсона впились в лицо девушки, словно пытались сорвать с нее маску и проникнуть вглубь ее души.
— Я бы не стал делать никаких комментариев по этому вопросу, милая леди, — заметил Мейсон.
— Почему?
— Потому что если полиция вдруг откуда-то прослышит про подобную теорию, то они решат, что это идеальный мотив для убийства.
— Вы хотите сказать, что это я его убила? — спросила Фрэн Челейн.
— Я хочу сказать, — твердым голосом ответил ей адвокат, — что у вас был прекрасный мотив для убийства.
— Его прикончил Пит Девоэ, — настаивала девушка.
— В полиции могут прийти к выводу, что Девоэ был просто сообщником, — заметил Мейсон.
— Могут, — пожав плечами согласилась она.
— Ладно, давайте спустимся на грешную землю, — с раздражением в голосе сказал Мейсон. — Не пора ли вам для разнообразия открыть мне всю правду?
— Послушайте, — быстро заговорила она. — Я должна получить большую сумму денег. Мне нужен кто-то, кто бы защищал мои права. Я много слышала о вас и знаю, что у вас замечательный ум. Я вам прекрасно заплачу — за все. Вы понимаете?
— Да. Что вы хотите от меня?
— Я хочу, чтобы вы представляли мои интересы, причем только мои интересы. Ваш гонорар составит сорок тысяч долларов, а если вам придется работать с этим траст-фондом — выступать в суде или что-то там еще — то я заплачу вам еще больше.
Он молча смотрел на нее пару минут, потом сказал:
— Это очень большая сумма за защиту прав, если ничего не нужно делать.
— Что вы имеете в виду?
— Если вы просто без разрешения взяли машину вашего дяди и ездили по округе, вернули машину и обнаружили, что его убили, то нет необходимости платить адвокату сорок тысяч долларов за то, чтобы он защищал ваши права.
Она скрестила пальцы и спросила:
— Вы будете со мной спорить?
— Нет. Я просто прокомментировал ваши слова. Я хочу, чтобы вы понимали все факты.
— А вы понимаете, что я обещаю заплатить вам сорок тысяч долларов, если вы будете защищать мои права? — спросила она.
— Да, — ответил Мейсон.
Она встала с кресла, пересекла комнату быстрым шагом, опустилась на плетеный стул, стоявший перед письменным столом, взяла лист бумаги, написала на нем несколько строк и поставила внизу свою подпись.
— Вот, — сказала она, протягивая лист адвокату. — Долговая расписка. Я обязуюсь уплатить вам сорок тысяч долларов, как только получу наследство, оставленное моим отцом. Я также упомянула, что если начнется судебный процесс, связанный с наследством, то я заплачу вам еще больше.
Мейсон сложил расписку и опустил в карман.
— Полиция подробно расспрашивала вас?
— Нет, они меня, в общем-то, не беспокоят. Понимаете, то, что я ездила на машине, когда убили дядю, дает мне алиби, то есть я не могу знать, что происходило в доме во время совершения преступления.
— А когда произошло убийство?
— Они точно знают время — одиннадцать часов и тридцать три или тридцать четыре минуты. Понимаете, мистер Кринстон приехал в машине судьи Пурлея. Судья очень торопился домой. Он отъехал от нашего дома ровно в одиннадцать тридцать. Он точно помнит время, потому что, заводя мотор, посмотрел на часы и сказал что-то о том, что провел здесь целых полчаса. Мне кажется, мистер Кринстон обещал судье Пурлею, что тот потеряет не больше получаса, если забросит его сюда. У мистера Кринстона была назначена встреча с дядей Эдвардом ровно на одиннадцать, а он опоздал на целых семь минут. Я думаю, вы успели составить представление о моем дяде, чтобы понять, что он скажет опоздавшему на семь минут. По пути сюда мистер Кринстон все время поторапливал судью Пурлея.