На третьей рюмке этот батюшка уже сидел у меня, пролетев на своих «Жигулях» весь город. Рыжеватая шевелюра осеняла чело его, глаза горели праведным гневом и откровенным восторгом.
От мадеры он отказался, но хорошего чая с пирожком вкусил. И когда первые ритуальные глоток и укус были сделаны, батюшка молвил: «У нас в семинарии „жучки“ завелись». И смотрит эдак, озорник, с энтузиазмом.
— Какие еще жучки?
— Не дошло? Ах ты, Господи! Подслушивающие, конечно!
— Кого подслушивающие? Тебя, что ли?
— Модестов, ты меня решительно изумляешь. Слушай тогда по порядку.
И Женя рассказал о находке, сделанной двумя студентами семинарии в их собственной комнате, или келье, как там она называется. Мол, пришел к ним вчера их сокурсник по кличке Плеер и дал послушать из этого самого своего радиоплеера их собственные речи. Оказалось, минутой раньше он случайно обнаружил трансляцию тихой беседы товарищей на частоте около 98 FM и поспешил их этим известием обрадовать. Будущие пастыри были потрясены!
Пока они приходили в себя, Плеер принялся за поиски «жучка». Будучи человеком технически грамотным, он понимал, что обнаружил под слушку, и устройство искал, как натуральный Джеймс Бонд. Мебели в келье семинариста немного, поэтому «жучок» был найден уже через минуту — к днищу тумбочки скотчем была прикреплена черная пластмассовая коробочка размером с полпачки сигарет. Увы, детективу в рясе по всем правилам сработать не удалось: один из объектов наглой прослушки с криком бросился к тумбочке и сорвал электронное насекомое с насиженного места.
Плеера крепко шарахнуло по ушам, и трансляция прекратилась. Возможные отпечатки пальцев тоже приказали долго жить.
— Вот и вся, собственно говоря, история. И я к тебе, Миша, пришел за советом.
— И правильно сделали, святой отец, советы у нас бесплатные.
— Не надо ерничать, Миша, дело серьезное. Ребята попросили меня помочь, а других расследователей я просто не знаю. Не в милицию же идти!
Так я оказался втянутым в историю, начавшуюся в семинарии, а закончившуюся через две с половиной недели в Мариинке. Надо сказать, что события разворачивались стремительно. Буквально на следующий день после сообщения отца Евгения добро от Спозаранника на расследование уже было получено словосочетание «жучки в семинарии» подействовало на него магически. Батюшка, явившийся ко мне прямо в Агентство, еще не доел свой дежурный пирожок, а я уже составлял положенную согласно требованиям штабной культуры справку, на третьей же чашечке чая созрел и дерзкий план действий.
Уравнение, с одной стороны, было всего с одним неизвестным — тайным исповедником, как мы его назвали, но вариантов решения оказывалось слишком много. «Жучок» мог принадлежать кому угодно: от ФСБ до каких-нибудь исламистов. Правда, по убеждению Покровского, установить его мог только свой человек. Во-первых, постороннему не так-то просто попасть в келью, а во-вторых, он считал, что устройство кочевало по общежитию!
— Сегодня здесь, завтра в другой келье — уверен, что его перемещали! Затем и скотчик использовали.
— Ты думаешь, нельзя было поставить сразу несколько?
— Сколько? Те двое студентов ничем особенным не отличаются, а они явно искали нужного человека, завербовать хотели!
— Кто это «они»? ЦРУ или Моссад?
— Может быть, и Моссад, не знаю, только уверен, что это был поиск, и он возобновится!
На этой оптимистичной ноте мы расстались — чтобы завтра хотя бы посмотреть на бурсацкое «насекомое». Все было не так-то просто! В условиях строжайшей конспирации мы с Климом, внештатным советником Агентства по разного рода шпионским штучкам и сотрудником дружественного нам охранного предприятия, подъехали к громаднейшему дому на проспекте Маршала Жукова. Покровский уже ждал нас, и вскоре мы оказались на настоящей явочной квартире, с паролем и горшком герани на подоконнике. Пастором Шлагом был отец Евгений, и он явки не провалил. Кстати, оказалось, что «жучка» семинаристы никому, кроме инспектора, не показывали, а потом и вовсе вынесли, от греха подальше, за стены бурсы. Он кочевал с квартиры на квартиру, в одной из которых и были устроены для нас смотрины. А посмотреть было на что!
Когда от природы хмурому Климу в какой-то темной комнате наконец показали, распеленав из десятка свертков, «жучка», он просто чудом остался жив.
Хохота более дикого я до сих пор не слыхал! «Ой, е-е-е! У-е-е-е!» — за текст ввиду его крайней непечатности не ручаюсь, но общий смысл был примерно таков. А минут через восемь-девять, когда обессилевший и потухший Клим смог говорить, выяснилось следующее. Устройство оказалось старинным «жучком» времен комсомольской юности нашего спеца, которую он провел в штате Большого дома. В бурсе эти «насекомые» в те годы водились, как клопы, и работали исправно. Во всяком случае, тогда никакой Плеер их обнаружить не мог, поскольку FM-диапозон к категории народных не относился. Это сейчас все кто ни попадя «желают творческих узбеков» или «пользуясь случаем — хотят». Давеча все было строже!
Одним словом, из Климова свидания с юностью удалось сделать обнадеживающий вывод, что о ЦРУ с Моссадом лучше забыть. А бедненькое ФСБ? Вряд ли. Скорее всего, это устаревшее устройство просто нашли где-нибудь за печкой в бурсе, вставили в другой корпус и пустили в дело — так считал Клим. Вот только кто это сделал и в какое дело?
Спозаранник по пейджеру предположил, что это могли быть агенты конкурирующей фирмы. Для прокрутки этой версии я пригласил отца Евгения домой на рюмку мадеры.
— Мой начальник считает, что кто-то из бурсаков работает на конкурентов.
— То есть?
— Конкурентов из Киева, униатов. Ты слышал про них?
— Ну вы даете, господа расследователи! Слышать-то я слышал, но зачем им подслушивать наших студентов?
— А о такой вербовке ты не думал?
Есть же среди бурсаков шатающиеся элементы — вот с ними и хотят поработать. А подслушка нужна для шантажа: раз брякнул анекдотец, два епископа обсмеял, и компроматец готов! Хотя это версия Глеба, а своего, Женя, у меня ничего нет. Кроме вот этой рюмки мадеры!
Вскоре выяснилось, что это не так уж и мало. К тому времени Нонка, сдавшая свои боевые позиции из-за недавней истории с маньяком и по подходу девятого уже месяца, улеглась. Но ее наказ помочь батюшке стучал в моем сердце столь неистово, что могилу, в которой мне пришлось гнить следующие две недели, я вырыл себе сам. Но столкнул меня в нее душка-регент Дворецкий. То есть в процессе нашей беседы с Покровским Сашка позвонил с потрясающей новостью и дичайшим предложением: он-де будет помогать скульптору Шемякину в постановке «Щелкунчика» в Мариинском — иначе провала не миновать, а заменить его в бурсе на это время должен я!
— Ты обязан мне помочь, Миша! Ты мне друг или не друг?
— Друг, но не регент, а виолончелист! Бывший к тому же! А этими песнопениями я сроду не занимался!
— Ну и что? У тебя все получится. Как бывший музыкант и действующий друг, ты должен мне помочь.
Что мог я на это ответить? Мой добрый совет — не пейте мадеру, господа! Не пейте, если не уверены, что кто-нибудь не собирается обратиться к вам с подобной просьбой. Этот напиток сделает вас благородным испанским грандом, готовым на любые пожертвования ради друзей, слабоумным идальго, кидающимся на крылья мельницы, — одним словом, великодушным идиотом, коим не место в нашей суровой действительности.
Короче, я попал. Попал на две недели Сашкиной отлучки его заместителем по регентскому отделению семинарии. Это было ужасно, но это была и неслыханная удача! Я мог чуть ли не ежедневно приходить в бурсу, видеть всех интересующих меня лиц, с понятным любопытством новичка ко всему приглядываться и принюхиваться. Самое смешное, ректор даже не знал о замене — его не было в городе, но пропуск у меня был с его подписью! Дивны дела твои, Господи… За весь этот маскарад, наверное, Всевышний и наказал меня тяжкой необходимостью скрывать ради конспирации причины своих утренних и вечерних исчезновений от любимой жены.