— Мы проверяли, девочка уже уехала отсюда, и ее ничто не связывало с учительницей, — добавил Краснов.
— Прочитав заинтересовавшее ее сообщение, Оленева отправилась на Ведьмину поляну, которую к тому моменту уже успели исследовать любители вольной ходьбы по лесам, — пошутила Марина. — Там на нее и напал наш похититель — высокий, широкоплечий, сильный и ловкий мужчина, который прекрасно знает здешние места и чувствует себя в них весьма уверенно. Он усыпил Анну, отнес ее на чердак избушки и ждал сумерек.
— Я думаю, где-то на просеке его ждал его автомобиль, — снова вмешался Краснов. — И он хотел вернуться домой поздно, чтобы не вызвать ненужного внимания со стороны соседей и случайных свидетелей.
— Ему помешали, — продолжала Лещинская. — Появились двое студентов, которым искалось приключений. На одного из них он скинул деревянную чурку, и, пока тот был оглушен, порезал второго ножом и оглушил деревянной собакой.
— Ах вот оно как, — вспоминал давнюю историю Устинов.
— Когда студенты убежали, и достаточно стемнело, похититель унес Оленеву к своему автомобилю. Это все, что мы можем сказать.
— Что ж, картина ясна, — покивал профессор. — А вот и наши документики!
Секретарша принесла им около двух десятков папок. Лещинская бегло просмотрела их.
— Это он, — и она твердо указала на личное дело молодого человека по фамилии Давыдов. — Что можете о нем рассказать?
Устинов заволновался. Он взял в руки папку и печально посмотрел на фотографию крепкого юноши с неприметным, по-мужицки грубоватым лицом.
— Он учился у меня. Обычный парень, средний по оценкам, но внимательный, аккуратный. Всегда все вовремя исполнял, спрашивал, интересовался… Никогда бы не подумал, что он способен на насилие…
— Он здесь ведь живет? — уточнила Марина.
— Он закончил обучение и устроился работать помощником на звероферму, — отозвался Устинов. — Наверняка и сейчас работает.
— Я позвоню Коте: пусть готовит ордер на обыск, — сказал Ярослав, отрываясь от окна. — Я буду стараться держаться возле задержанного, знаешь, почему. А ты пойдешь с Котей в его дом. Постарайся найти если не место, где он ее держит, то хотя бы какие-то детали, по которым ему можно было бы предъявить обвинение. Женские вещи, например.
— Женские вещи можно найти у любого мужчины, у которого есть постоянная женщина, — быстро вставила Марина, не поднимая глаз. «Уела, — отметил про себя Краснов. — Права, не вариант».
— Вещи, принадлежащие Оленевой, с ее отпечатками пальцев и прочими сопутствующими, — выкрутился он. Ему показалось, или она в самом деле лукаво улыбнулась себе под нос?
Карельский вечер только едва начал обозначаться, проявляясь мягкой позолотой на облаках и той особенно прелестной усталостью света. В низинах зашевелился туман, розовая, как спелое яблоко, из матовой дымки над горизонтом поднималась луна. На деревенской улочке за Мокрояровым разворачивалось необычное зрелище. Любопытные собирались со всей округи, переговаривались, с интересом отмечали те или иные детали. Лаяли возбужденные собаки, раздраженные скоплением народа. Один из деревянных домов был оцеплен, на дворе стояла полицейская машина, и серьезные люди в форме чинно несли караул. На своей кухоньке, с заведенными за спину руками сидел Игнат Давыдов, огромный, широкий, как медведь. Рядом хозяйничала деловитая и важная Каарина Киссанен. Давыдов никак не реагировал на погром и обыск, учиненный оперативниками. Он только время от времени тяжело вздыхал и как-то робко отвечал на вопросы, которые ему задавали.
Краснов аккуратно вел Лещинскую в избу. Задержавшись в дверях, он встретился с Давыдовым взглядом. Тот укоризненно смотрел на него.
— Это ты меня выследил? — спрашивали они. — Ты приехал сюда забрать ее у меня. Зачем? Что я сделал тебе? Нам было хорошо вместе, а ты — ты все разрушил.
Краснов отвел глаза и торопливо прошел внутрь.
Марина легко нашла тайник — спрятанную за шкафом и стенной панелью маленькую дверцу. Оттуда крутая лесенка вела в бетонный подвал, где за тяжелой железной дверью, в небольшом помещении все это время жила Анна Оленева. Когда ее под руки выводили из подвала, оробевшую, испуганную непривычно большим количеством людей, она не походила на саму себя. Она не была ни истощенной, ни больной, но что-то в ней казалось надломленным, будто теперь от мира ее отделяли не бетонные стены тюрьмы, а иные незримые преграды. Увидев Давыдова в наручниках под охраной дюжего детины с палкой и автоматом, она вдруг разрыдалась и шагнула было к нему, но ее вовремя увели.