— Да я-то что? Нестерову еще хуже, чем мне, он же без очков.
И вот где-то далеко зазвучали барабаны. Она все усиливалась, нарастала и тревожила душу пугающей дробью.
— Готовсь! — приказал Аршинов.
Вдруг раздались два длинных пронзительных свистка. Аршинов пришпорил коня и понесся вперед. Мы за ним. В арьергарде следовали Автоном, братья-казаки и осетин Сапаров.
Увидев нас, отскочили в сторону воины из первого ряда заграждений, стоявшие на входе на площадь. Они были вооружены только копьями.
На площади тем временем все было готово к казни. Я впервые видела так близко от себя три помоста с болтающимися петлями. Трое с завязанными руками стояли напротив пышного балдахина, под которым сидели важные особы, вокруг осужденных стояли рослые воины в львиных шкурах на плечах.
Аршинов направил коня на цепь солдат, те в панике бросились прочь от смерти, несущейся на них. Некоторые пытались вскинуть ружья, но Головнин меткими выстрелами уложил их на месте.
Народ убегал с площади, голосили женщины. Чиновных особ загородили телохранители. Казаки и Сапаров подскочили к помосту, каждый схватил по человеку и перекинул через коня. Автоном прикрывал их с тыла. Выстрелы раздавались все чаще, надо было спешить.
— За мной! — крикнул Аршинов, видя, что спасенные в наших руках, развернул коня и направился вновь на улочку, ведущую к рынку.
И тут я заметила, что Нестеров кружит, не видя ничего перед собой. Его уже ухватили за стремена и пытались свалить с лошади. Не задумываясь, я выхватила пистолет и выстрелила в того солдата, который тянул Нестерова за ногу. Он упал, я выстрелила во второго, схватила под узды коня полуслепого медика и пришпорила свою лошадку. Нестеров опомнился, тоже пришпорил коня, и я отпустила его. Выстрелы продолжались, поэтому пришлось сильно нагнуться и обнять лошадиную шею. При этом мохнатая шапка дервиша упала с головы.
На выходе из города к нам присоединился Али. Он ждал там, Аршинов приказал ему только подать сигнал, и не вмешиваться. Мы поскакали к ущелью, где можно было укрыться в нашей пещере.
Коней завели в укрытие и распрягли. Троих спасенных эфиопов сняли и развязали им руки. Оказалось, что один из них тяжело ранен — пулевое ранение в спину. Нестеров тут же водрузил на нос очки и раскрыл свой медицинский саквояж. Агриппина бросилась ему помогать, а Вохряков даже не показывался — наверное, ему было стыдно за то, что он не поехал с нами. А может, я просто думала о нем хорошо.
— Кто из вас Малькамо? — спросил Аршинов на амхарском. — Кто сын негуса Иоанна?
Эфиопы молчали. Даже не переглядывались. Один лежал и дышал со свистом, двое сидели возле него и никак не реагировали на вопросы Аршинова.
Мне надоело это запирательство.
— Ingrat comme les chats,[29] - выкрикнула я в сердцах. — Ради этих людей мы рисковали собственной жизнью, а они не хотят даже рта открыть.
— Нет, мадам, — вдруг по-французски ответил один из эфиопов, самый молодой из них, — мы умеем быть благодарными и признательны вам от всего сердца, особенно за то, что вы лечите нашего друга, но мы не знаем, кто вы? Вы странные люди, говорящие на странном языке и носящие одежды дервишей — заклятых врагов моего покойного отца.
У юноши было породистое лицо, тонкий нос с горбинкой, умные глаза, которые запали от перенесенных страданий. Он был высок ростом, тонок костью, и выглядел статуэткой эбенового дерева.
— Разве ты не видел людей, говорящих, как мы, при дворе твоего отца? — спросила я. — Это были монахи из России.
— Нет, меня тогда не было дома. Я учился во Франции.
Я повернулась к своим спутникам:
— Ну вот, господа, позвольте представить вам наследного принца Малькамо, сына Иоанна Шестого.
— Здорово! — воскликнул Головнин. — Как это вам удалось?
— Очень просто, ведь Николай Иванович рассказывал, что Иоанн отправил сына учиться в закрытую школу во Франции. Поэтому я и сказала по-французски фразу, способную задеть того, кто поймет, о чем я говорю.
— Хитра, Аполлинария Лазаревна, ох, хитроумна! — погрозил мне пальцем Аршинов и обратился к Малькамо на своем ужасном французском:
— Уважаемый принц, мы — твои друзья. Мы из России и пришли…
— Николай Иванович, дайте, лучше я скажу, — остановила я его.
— Ну, как хотите, Полина, мне легче скакать и шашкой биться, чем так гундосить.
— Как сказал наш друг, мы из России, и той же веры, что и ты, Малькамо, — сказала я. — Мы очень уважали твоего покойного отца. Ведь это именно он разрешил г-ну Аршинову построить колонию на берегу Красного моря. А потом к власти пришел Менелик. Сначала нас в море остановила итальянская канонерка, а потом Менелик призвал нас к себе — очень ему не по нраву разрешение негуса Иоанна. Мы уже было собрались к нему, но на рынке в Дебре-Берхан услышали о готовящейся казни, поэтому решили повременить с визитом и сначала спасти тебя, а уж потом и к негусу можно на прием.
— Понятно, — кивнул Малькамо. — Вы рисковали, и я рад, что вы решились на эту вылазку. Вот только жаль Абебо, он очень плохо выглядит.
— Я делаю все возможное, — вступил в разговор Нестеров, — но рана очень тяжелая. Лихорадит его.
Из дальнего угла вылез Вохряков и склонился перед Малькамо:
— Мое почтение, ваше высочество, позвольте поздравить вас с исполнением божественной справедливости — вашим освобождением от неминуемой смерти.
— Вот только вы, Порфирий Григорьевич, не имеете к этому никакого отношения, — скривился Головнин. — Дама вместо вас поскакала, да еще Нестерова спасла. Стыдно вам должно быть.
— Я фигура государственная! — взизгнул Вохряков.
— А вот если государственная, так и ведите себя по- государственному, а не как глиста бесхребетная.
— Да как вы смеете?! — опять вспыхнул Вохряков.
— Ох, да подите вы прочь! Просто вы, действительно, нужны нам, пока от Менелика не выйдем, а уж после того я побрезгую плюнуть в вашу сторону!
— Господа, господа, утихомирьтесь, не до этого нам. Нужно думать о том, как и когда предстать перед Менеликом. А для этого надо въехать на постоялый двор, чтобы соглядатаи негуса знали: в город въехала российская делегация, и доложили бы ему это известие.
— Как вы думаете, нас не узнают? — спросил Нестеров.
— Не думаю. Тем более, что мы должны сделать это немедленно. Дрова надо прятать в лесу. Поэтому нам лучше всего быть на виду, а не отсиживаться в этой пещере, которая хоть и удобное убежище, но не думаю, что слишком надежное для столь большой компании, как наша. Да еще с лошадьми.
— Но что делать с раненым?
— У него есть родственники в Дебре-Берхан, — ответил Малькамо. — Дайте нам одну лошадь, надо отвезти Абебо.
Тут Абебо что-то сказал. Малькамо выслушал и повернулся ко второму товарищу.
— Мулё, останешься с Абебо пока он не выздоровеет. Вот только кто вернет лошадь обратно?
— Так… — Аршинов долго не раздумывал. — Али, собирайся, поедешь в Дебре-Берхан, потом приведешь лошадь назад. Малькамо, ты наденешь одежду Али, будешь моим слугой, пока не спрячемся в гостинице. А вы, господа, оттирайте ваксу с лиц и переодевайтесь в цивильное платье. Пусть видят, что русские идут!
Глава шестая
Испорченный саквояж. Расследование. Торжественная делегация. Самовар и другие подарки. Менелик Второй, Негус негест. Переговоры. Побоище. Плен. Что делал Монте-Кристо? Ночная прогулка. Встреча наедине. Полина обещает помочь. Итальянские насильники. Подкоп. Освобождение.
Я взяла в руки саквояж и вскрикнула: он был безнадежно испорчен — поперек шел большой надрез, из которого вывалилась половина моего носильного платья. Замок на саквояже оказался неповрежденным.
— Агриппина! — закричала я что есть мочи. — Что это?!
На мой крик прибежали все, находящиеся в пещере. Агриппина, увидев изуродованный саквояж, упала на колени, и завопила:
29
Ingrat comme les chats (франц.) — в высшей степени неблагодарный (букв. неблагодарный, как кот) — французская поговорка.