— Что вы хотели мне сказать, Виолетта? — уточнил он, игнорируя её нежные взгляды.
— Я просто хотела вам сказать, что Клодина была не слишком хорошей женщиной. Её не любили. Знаете, хоть она и вышла замуж за дворянина, по сути, осталась торговкой с рынка. Вы бы слышали, как она ругалась! Причём ругалась со всеми, кто не мог ей достойно ответить. Конечно, при леди Евлалии и её приближённых дамах она была скромницей, но с остальными…
— Значит, у неё были враги?
— Нет, её никто не воспринимал всерьёз. Все же понимали, что она здесь только до той поры, пока её внешность позволяет ей оставаться фрейлиной. Больше-то у неё ничего не было! И она стремилась использовать свой единственный козырь с максимальной выгодой. У неё было множество любовников. Каждый, кто мог ей хоть что-то дать, получал её симпатию, будь то старик или какой-нибудь непривлекательный богач. Да что там, она не отказывала даже оруженосцам и гвардейцам, естественно, из знатных и небедных. Из-за этого многие её презирали…
— И вы?
— Я здесь для того, чтоб найти достойного мужа, — уточнила Виолетта. — И естественно, как девушка из благородной семьи, я считала её поведение недопустимым для дамы нашего круга.
— Вы с ней ссорились?
— Нет. Хотя я часто делала ей замечания, если она шумела и не давала мне спать. Стоило мне пригрозить, что я позову кого-нибудь из дам и раскрою её тайное свидание, как она становилась тихой, как мышка. Когда я только прибыла сюда, она попыталась мне грубить лишь потому, что я новенькая. Но не тут-то было! Я здесь по рекомендации леди Селесты и сразу же ей пожаловалась. Леди Селеста отругала её и заставила извиниться. И что бы вы думали? Она извинилась и даже подарила мне в качестве компенсации подвеску, довольно странную, — Виолетта протянула ему свой атласный веер, к ручке которого шёлковым шнуром была прикреплена подвеска, состоявшая из двух крупных бусин, плоской круглой пластинки и длинной кисти из серебряных нитей. — Там такая уродливая птица! Я даже думала, что она надо мной издевается, но леди Селеста сказала, что это какое-то мифическое существо, символизирующее доброту и заботу. Я не стала обижаться.
Марк внимательно рассматривал пластинку, вырезанную из белого селенита, который встречался только в далёких южных копях. Рисунок был вырезан мастерски, на нём был изображён пеликан, в окружении стеблей рогоза.
— Это подвеска для пояса из очень редкого материала, — произнёс он, возвращая веер девушке. — Такие подвески дарят своим невестам мужчины из земель, расположенных на юго-западе от Сен-Марко. А пеликан является символом жертвенной любви. Это очень ценный подарок.
— Правда? — Виолетта задумчиво посмотрела на подвеску. — Если б она знала, какая это ценная вещь, то ни за что не отдала бы её мне, но она была совершенно невежественна. Могла надеть золотую диадему на голову и фальшивое колье с бирюзой на шею. Интересно, где она её взяла?
— А вы не знаете?
— Нет, ваше сиятельство, — как-то грустно произнесла фрейлина. — Она никогда не говорила об этом, хотя постоянно хвасталась тем, что ей кто-то что-то подарил или дал денег. Она была завистлива, жадна и груба, и всё же мне жаль её. Теперь. А раньше я на неё злилась, особенно последнее время, потому что она то смеялась, то плакала, то кричала, что ей больно. И она так боялась, что её выгонят из дворца.
Простившись с Виолеттой, Марк пошёл дальше и оказался перед высокой дверью, украшенной резьбой. У него совсем не было уверенности, что на его стук кто-то ответит, и всё же постучал, а спустя минуту послышались быстрые шаги, дверь распахнулась и появившаяся на пороге женщина с распущенными рыжими волосами в полупрозрачном пеньюаре схватила его за руку и втащила внутрь. Он даже растерялся от неожиданности, а красавица, заметив выражение его лица, радостно расхохоталась.
— Наконец-то мне удалось тебя смутить! Что ты стесняешься? Мы же почти супруги!
— Прекрати, Аламейра! — фыркнул он. — Я по делу!
— Ну, конечно! — усмехнулась она и, обвив руками его шею, привлекла к себе. — Ты врываешься ко мне среди ночи и говоришь: по делу!
— Уже утро!
— Разве? — она обернулась и посмотрела в окно. — Эти светлые ночи так обманчивы! Очень жаль, а я-то обрадовалась! Ах, да! Ты же теперь граф? Старик де Лианкур, и правда, твой дед? А то многие говорят, что ты покорил его своими достоинствами, и он придумал эту историю, чтоб объявить тебя своим наследником! О, Марк! Как тебе повезло родиться в такой семье! Да, конечно, это везение долго не давало о себе знать, но теперь…
— Замолчи! — приказал он.
И она, засмеявшись, зажала себе рот ладошками и закивала.
— А Мадлен рада? — уже спокойнее спросила она спустя полминуты. — Когда я смогу заглянуть к ней и расспросить обо всём? Ты ведь увеличишь теперь те суммы, которые она тратит на наряды? О, Марк! Я знаю, где продают белую с золотом парчу! Я сама бы купила, но Селестен такой жмот! Ладно, ладно, я поняла, что ты по делу!
— Оденься, — попросил он.
— Зачем? — искренне удивилась она. — Что во мне такого, чего ты не видел.
— Тогда просто сядь. Разговор не из весёлых. Леди Евлалия просила меня расследовать смерть Клодины де Шаброль.
— А что там расследовать? — нахмурилась Аламейра и села на бархатную кушетку.
Её комната было больше и роскошнее комнаты Клодины, и при этом у неё был собственный дом в городе. Но Аламейра была приближённой дамой леди Евлалии, ей поручали не только развлекать гостей на приемах, но и куда более важные вещи. И она, в отличие от бедняжки Клодины, была знатна, умна и к тому же очень образована, да и красота её была куда более утончённой. Ей-то можно было не бояться, что её прогонят отсюда, ведь помимо внешности у неё было множество других неоспоримых достоинств.
Марк присел в кресло напротив и задумчиво взглянул на свою давнюю подругу.
— Она была отравлена, — пояснил он.
— И что? Думаешь, это такая редкость в этих стенах? — Аламейра принялась накручивать на пальчик длинный рыжеватый локон. — Леди Евлалия не из тех, кто выносит сор из избы. Она предпочитает заметать его под кровати и кушетки, лишь бы внешне всё выглядело пристойно. Я говорила ей, что с Клодиной что-то неладно, она ведёт себя как пьяная, но у неё сужены зрачки и от неё не пахнет вином. Леди Евлалия отмахивалась, какое ей было дело до этой девицы? Она была лишь милым личиком на приёмах, да к тому же удовлетворяла потребности тех, кто ищет во дворце пикантные приключения, в то время как вверенные заботам герцогини благородные девицы могут оставаться в относительной безопасности. В конце концов, давно известно, что некоторые дамы, склонные к истерии, принимают некие зелья, которые действуют как вино, но при этом куда разрушительней влияют на разум. Фрессон не одобряет этого, но другие лекари часто выписывают их. Может, кто-то выписал и этой дурёхе.
— Что ты о ней скажешь?
— Она была очень красива, но не более того. Иногда сюда попадают девушки из низов, но они стараются подняться до нашего уровня, много читают, обучаются манерам, музыке, стихосложению, а Клодина даже писала криво и с ошибками. Она не была умна, но обладала деловой хваткой. Она никому не доверяла. Она понимала, что однажды её прогонят отсюда, и готовилась к этому. Она копила деньги и при этом боялась их потерять, боялась сначала, что отец отнимет их, а потом, когда её мужа вышвырнули из дворца на улицу и отняли дарованный Ричардом дом, боялась, что он наложит лапу на её сбережения. Она отдала свои деньги банкиру в рост, но никому не говорила его имя. Думаю, что она была довольно неплохо обеспечена, но продолжала копить. У неё даже было что-то вроде негласного ценника на услуги, ну, ты понимаешь!
— Как к ней относились здесь?
— Никак. Её не любили, но предпочитали с ней не связываться. Не столько из-за её дурного нрава, сколько из-за того, что она простолюдинка. Даже служанки презирали её, тем более что и манерами своими она часто напоминала окружающим о том, что она далеко не аристократка. Ну, и кроме того, все знали, что она довольно подлая особа.