Итак, я проверил свою первоначальную гипотезу в Саут Даунс, на самолично построенной пасеке из ульев Лангстрота. Думаю, я совершил все ошибки, положенные новичку-пчеловоду, и — вдобавок — вследствие исследовательского характера моих занятий, полные соты ошибок, совершить которые никому не доводилось и вряд ли доведется. Уотсон мог дать название рассказу о них «Дело об отравленном улье», хотя «Загадка парализованного женского общества» привлекла бы больше внимания к моим исследованиям, покажись они кому-нибудь любопытными. (На деле, я отругал мисс Телфорд за то, что она, не спросившись, взяла с полки горшочек с медом, и впоследствии выдавал ей для готовки мед из ординарных ульев, тогда как мед из экспериментальных сразу по сбору убирал под замок. Такой порядок не вызвал у нее возражений.)
Я проводил эксперименты с датскими, немецкими и итальянскими пчелами, с карникой и серой горной. Я сожалел об исчезновении наших британских пчел: те, что выжили, являются продуктом внутривидового скрещивания. Однако я разыскал и поработал с небольшим ульем, который лично взрастил из выводковой рамки и матки, полученных из Сент-Олбанского монастыря, он показался мне весьма схожим с историческим оригиналом.
В результате опытов, длившихся почти два десятилетия, я пришел к выводу, что искомые пчелы, если и существуют, то за границами Англии, и не переживут международное отправление почтой. Необходимо исследовать индийских пчел. А затем, возможно, отправиться в путешествие еще куда-то.
Поверхностное знание языков — мой козырь.
Семена, сыворотки и настойки — при мне. Более ничего не требуется.
Я упаковал вещи, велел каждую неделю проветривать коттедж в Даунс и наказал Старшему Уилкинсу, коего я привык называть — к его очевидному неудовольствию — Юноша Виликинс, следить за ульями, снимать урожай, продавать излишки меда на рынке в Истбурне и готовить пасеку к зиме.
Я сообщил им, что не знаю, когда вернусь.
Я немолод. Вероятно, никто моего возвращения ждет.
Если так, то — строго говоря — они правы.
Старик Гао не ожидал, что будет настолько впечатлен. Всю жизнь он прожил среди пчел. Тем не менее, зрелище того, как чужак привычным движением запястья вытряхивает их из коробок, так уверенно и точно, что черные пчелы, скорее удивленные, нежели раздраженные, всего-то и делают, что летят или ползут обратно в улей — поражало. Странник сложил коробки с рамками для сот на один из слабейших ульев — Гао не потеряет уже собранного меда.
Так Старик Гао заполучил себе постояльца.
Он выдал внучке Вдовы Жанг несколько монет, чтобы та три раза в неделю носила чужеземцу еду, в основном овощи и рис, и глиняный горшок с горячим, по крайней мере — на момент выхода — супом.
Раз в десять дней Старик Гао сам наведывался на гору. Поначалу он ходил проверить ульи, но вскоре увидел, что под надзором чужака они процветают, как никогда раньше. К тому же, появился двенадцатый улей: гость поймал рой черных пчел во время горной прогулки.
На следующий визит Старик Гао захватил с собою доски. Они с чужаком молча работали несколько дней — сооружали дополнительные коробки и рамки для сот.
Как-то вечером варвар рассказал Старику Гао, что рамки, которые они делают, были изобретены каким-то американцем всего лишь семьдесят лет назад. Гао такое утверждение показалось чепухой: он собирал рамки в точности так же, как собирал его отец, как собирали все в долине. Он был уверен, что точно так же собирали рамки его дед и дед его деда, но промолчал.
Гао наслаждался обществом чужестранца. Когда они на пару мастерили ульи, ему хотелось, чтобы чужестранец оказался моложе. Тогда, он мог бы остаться надолго, было бы кому передать пасеку. Но, вот они оба вбивают в ящики гвозди — старики с редкими, седыми волосами, морщинистой кожей. Ни одному из них не дано встретить следующие десять зим.
Старик Гао обратил внимание на то, что чужак разбил небольшой, аккуратный огородик за своим ульем, накрыл грядки сеткой, а сам улей отнес его чуть в сторону. К тому же странник соорудил в нем заднюю дверь, так что к огороду получили доступ лишь пчелы из арендуемого улья. Под сеткой стояло несколько емкостей, наполненных, вероятно, чем-то вроде сахарных растворов — ярко-красного, зеленого, нежно-голубого и желтого цветов. Гао указал на них, но чужак лишь кивал и улыбался.