Улисс поставил фонарь на камень и развернул план.
— Где мы находимся? — спросила я.
Вот тут, — он показал мне трезубую вилку, на одном из концов которой был изображен череп. Это было художество старого алхимика — нарисованный углем оскал успел размазаться.
— Понятно. А куда надо прийти?
— Сюда, в это пятно ярко-желтого цвета. — На картине оно находилось в правом верхнем углу.
— Улисс, мне страшно. Мы не заблудимся?
— Не бойся, Полин. Мне не первый раз приходится путешествовать по катакомбам. И правило правой руки меня всегда выручало.
— Что это за правило?
— Проходя лабиринт, всегда держись правой стороны. Если попадешь в тупик, надо вернуться назад и идти по другому коридору, держась правой рукой стены. Тогда точно выберешься. Вставай, у нас мало времени.
Улисс помог мне подняться, и мы вошли в один из трех узких коридоров.
Теперь идти стало намного труднее. Штольня резко пошла вниз, под ногами начало хлюпать, похолодало. Улисс не забывал чертить на стенах стрелки и еще дважды сверялся с планом. Мы поворачивали то налево, то направо, иногда приходилось преодолевать небольшие груды щебня, осыпавшегося с потолка. В общем, я окончательно потеряла счет времени.
За очередным поворотом Улисс поднял фонарь, и я обмерла от страха: на меня смотрели сотни пустых глазниц и щерились безгубые рты.
— Что это? — зажмурилась я. — Боже мой, я никуда больше не пойду, я хочу назад! Я боюсь!
— Бояться надо живых, Полин. — Улисс обнял меня и легонько прижал к себе. — От этих костей вреда не больше, чем от чурок для растопки камина. Ты только посмотри. Это же просто кучи скелетов, наваленных друг на друга.
Собравшись с духом, я приоткрыла сначала один глаз, потом другой и остолбенела — передо мной были сложенные из черепов пирамиды с гранями из берцовых костей. А еще черепа были вмурованы в стену. Приглядевшись, я поняла, что это настоящие барельефы, изображающие распятия, четки и кубки для причастия.
— Эти картины создали могильщики, перетаскивавшие останки умерших от чумы. Надо же было что-то придумать, чтобы не сойти с ума от такой работенки. Вот и получился оссуарий, — сказал Улисс.
— Что получился? — пролепетала я.
— Оссуарий. Так древние римляне называли вместилища для костей покойников. Они складывали останки предков в керамические горшки, а потом поклонялись им.
— Горшкам?
— Нет, предкам в горшках.
У меня закружилась голова, и я чуть пошатнулась.
— А давно была чума?
— В средние века. Потом, при Людовике Шестнадцатом, обыватели, жившие вокруг «Чрева Парижа», стали роптать.
— «Чрево Парижа» — это парижский рынок? Я читала о нем у писателя Золя.
— Верно, — кивнул Улисс. Он соорудил из кучи щебня и камня нечто вроде табуретки и усадил меня на нее. — Но дело не столько в «Чреве Парижа», сколько в Кладбище праведников около рынка. На это кладбище в течение тысячи лет свозили мертвых. Ты себе представляешь, Полин, тысячу лет в одно и то же место сваливаются трупы! Там же уже земли не осталось — одна органика! Вокруг стоял смрад от гниющих останков, люди болели, умирали и в результате пополняли собой груду костей.
— И что, ничего нельзя было сделать? Рынок рядом с кладбищем — это же прямой путь к эпидемиям! Разве властям не было до этого никакого дела?
Улисс покачал головой.
— Полин, Париж не всегда был таким, каким ты его видишь сейчас: с широкими цветущими бульварами, просторными площадями, красивыми домами. Такому Парижу всего полвека — только при префекте бароне Османе началось крупное строительство. А до этого в Париже были узкие улочки, куда прямо из окон выплескивались помои и нечистоты, и люди не имели никакого понятия об элементарных правилах гигиены.
— Какой ужас! — воскликнула я. — Мне бы не хотелось жить в те времена.
— Как ты думаешь, почему стали так популярны знаменитые французские духи? По простой причине: нужно было перебивать чем-то вонь от смердящих трупов и нечистот, вываленных на улицу.
— Улисс, неужели это правда?
— Именно так, сударыня. Когда из каменоломен вырубили камни для строительства зданий Парижа, в опустевших штольнях закипела своя жизнь: там обосновались клошары, не имевшие собственного жилья, контрабандисты; там воры прятали награбленное, а убийцы — тела своих жертв. И вот Государственный Совет решил положить этому конец, но… помешала революция. А за революцией последовала резня, потом еще одна, и еще… Изобретение мэтра Гильотена действовало бесперебойно, а свежие обезглавленные трупы свозились сюда, в катакомбы. Тут нашли свой последний приют не только князья и герцоги, но и великие граждане свободной Франции — Робеспьер, Дантон и другие.